Но я продолжал бежать.
Колени и локти, выпачканные в густой кирпичной пыли, не так привлекали внимание, как несчастный вид, я не мог сдержать слез и, несмотря на всю серьезность моей миссии, выглядел, как мальчишка, которого хорошенько отмутузили. Выбравшись из сада, окружавшего тюрьму, я пошел по улице, вдоль аллеи, освещенной фонарями, и тут и там ловил на себе взгляды прохожих или отдыхающих на лавках. Город выдыхал после трудового дня. Как назло, он делал это именно здесь.
Я нес бейсбольную перчатку, прижимал к груди, как котенка, и несколько сердобольных взрослых даже спросили, не нужна ли помощь и все ли у меня в порядке, так жалостно я смотрелся. Вечер обернулся к ночи, стояла непривычная для осени жара, я весь взмок, ожоги от крапивы страшно зудели.
Идти пришлось далеким загибом, здесь я папашу послушался, через скотобойню. Ее длинный, словно сигара дирижабля, ангар, казалось, никогда не закончится. На душе моей чадила плошка с кротовьим жиром. Мы мастерили такие, чтобы не сидеть вечерами в темноте, когда отключали электричество. От лампадки воняло жженым волосом — запах моего настроения.
Минуты сочились за минутами и сворачивались за моей спиной кровавыми следами. Я охнул, сел, содрал с ноги ботинок и принялся обтирать его сперва об дорожку, потом травой, подобрал кусок фанерки и остервенело зашоркал им по подошве. Невозможно было и дальше терпеть кровь на своих ногах.
Бойни в этот час стояли черные, немые. Прежде здесь снаряжали патроны, лежалые, промокшие картонки с тех времен громоздились огромной горой к северу от ангара, там было бы шикарное место для игр, то ли замок, то ли лабиринт, но уж больно дурная репутация сложилась у этого места.
Следом за оружейным цехом тут сортировали трупы после четвертого июля, я этого не застал и другие мальчишки тоже, но мы передавали легенду из уст в уста, куда более подробно и цветисто, чем иную библейскую притчу.
В Андратти свезли более трех тысяч мертвецов, все страшно обгорелые, наши приняли их по договору с тогдашним союзником — немецкой колонией Штальштадт, теперь уж и нет такой, как нет вокруг французов или русских. Целую неделю тут работал жуткий конвейер. Принимали, потрошили, фасовали. Что-то жгли, что-то бросали в котлован и заливали бетоном. На улицах шептали, что среди мертвых искали какую-то особую породу, выродков или мутантов, а может, сливали черную кровь, чтобы синтезировать из нее сыворотку. Кое-кто говорил, что тела пожгли потому, что они носили в себе штамм фута-вируса. С восторгом повторял я эти глупости и даже подбил глаз Джейлу, тот задавался и высмеивал меня. Чтобы добавить истории веса, я приврал, что вирус принесли с собой астронавты с орбиты, я вычитал это в растрепанной книжонке, одной из тех, которые отец подкладывал под ножку кровати, чтобы та стояла ровно. В повести было множество взрослых подробностей, которые такой малец, как я, не сумел бы придумать самостоятельно, поэтому мою историю выслушали с молчаливым уважением, даже Джейл пришел подлизываться, и я с ним помирился. А по улице зашуршал новый шепоток. Про чумных марсианцев.
Тогда ангар и начали называть бойнями. Ходить сюда отваживались только полные храбрецы, потому что неупокоенные духи постоянно задирали кого-нибудь насмерть — в районе ангара регулярно находили бездыханные тела.
С месяц назад в город пригнали стадо коров голов на семьсот. На целый день запрудили мычанием и навозом основную улицу. По уговору или дурной прихоти распределители приказали скот заколоть, мясо солить и закатывать в олово, а шкуры дубить с алюминием. Бойни как нельзя лучше подошли для этого. Дело слыло дурным, но денег сулили прилично, работой город не процветал, поэтому все затолкали суеверия куда поглубже и открыли ворота ангара для коров.
На деньги всех потом кинули, большую часть консервов сменяли на патроны и бензин, кости тягачами свезли в карьер милях в десяти от города, мы с мальчишками разок смотались на скотомогильник, но долго там не протянули, больно жуткое оказалось место, никакого интереса, дикая вонь и тридцатифутовые курганы из слипшихся костяков. Потом и тех не стало, спалили, испугавшись мора. В качестве извинений распределители выдали каждому взрослому мужчине пакет — пинта рома и две сигары. Тем и заткнули возмущенные рты.
В бортах ангара чернели дыры проходов. На ночь его никто не запирал. Стоило рвануть насквозь и сократить путь едва ли не на полмили, собственно, за этим я сюда и притащился, но от этой идеи у меня мороз прижигал кожу.