Почему-то я перестал бояться. С места, где я стоял, кресло то грубо появлялось, тяжелое, цельное, то растворялось в каше сумрака. Я поводил лампой туда-сюда, надеясь разглядеть детали. И тут болторез выбил искры у самой моей ноги.
— Идиии! — рыдал безумец. — Слыыыыыышь?!
Я прыгнул вперед, до кресла оставалось ярдов десять, и тут глаза приметили, что тряпки, которые я принял за покрывало, свисающие с ручек кресла, никакие не тряпки, а рукава. Значит, на кресле и впрямь кто-то сидит.
Ангар онемел.
Даже звук моего дыхания, скрипучий, вороватый, выходил едва слышным сипом. Там кто-то сидит. Поджидает меня. Я обойду кресло. Тут он меня и сцапает. Защемит в клешнях мои локти, тужься, кричи, не вырвешься. У него плоское безглазое лицо. Огромные, натянувшие кожу скулы. Он встанет и окажется выше меня, под потолок, изогнется, как горбун в шкатулке, нависнет, и слюна из его рта сбежит мне за шиворот. А я, привычно окаменелый, стану ждать развязки.
— Мозги, — неожиданно трезво сказал похититель, — не сбежишь. Мозги тебе вышибу. Слышь?! А ну, пошел за кресло!
И я пошел.
Оно оказалось мелким, не больше ребенка, рукава висели сдувшиеся, ног не было видно, тулуп, в котором он прятался, оказался длинным бежевым пуховиком, сквозь прорехи торчал синтепон или иная начинка, густо-зеленая — на ум тут же пришел мой похититель и его зубы, я водил лампой, точно принюхивался, пуховик лежал запахнутый, неподвижный. Кровь на нем запеклась в истинную ночь и напоминала потеки чернил или корни.
— Тут нет никого, — вполне честно сообщил я, изо всех сил надеясь, что лезть в эту тряпичную нору не придется.
— Нэ-нэ-нэ, — пожурил меня пальцем долбанутый, — не ври мне, слышь. Маленький, а уже такой грязнорот!
— Тут куртка. — Я поднял фонарь так высоко, как сумел. — Пустая, — что-то сомневаюсь. Голос сдал меня с потрохами. — И все!
— Там сидит, слышь? Сидит. Я же знаю. Пошеруди там, пошеруди, слышь. Он там!
Видит Бог, меньше всего на свете я хотел шерудить там.
Душа, визгливая, обоссанный щенок, приказывала отдернуть руку, швырнуть фонарь о стену, расплющиться о нее самому, захлебнуться соплями и моленьями, но ни в коем случае ни пальчиком, ни ногтем ничего тут не трогать. И тогда я просто рванул куртку за подол. Мне показалось, что я сделал это решительно и резко, сейчас она полетит на пол со всем содержимым, псих на него отвлечется, но тот, кто в ней прятался, оказался увесистым и крепким, подол распахнулся, и на меня уставился коровий череп.
Размером он был едва ли не с мое туловище, кожа махрами свисала с блестящей, еще сочащейся сукровицей плоти. Старательно с него сдирали шкуру. С отрубленной шеи смачно кровило на подол. Там свивались и разматывались какие-то бурые сгустки, похожие на червей и галактики. Я втянул носом воздух. Он обжег глотку едким морозом. Смерть пахла наотмашь.
На меня раскосо смотрели две громадные сливы — выкаченные коровьи глаза. В них отражалась моя кривая фигурка с фонарем в вытянутой руке, больше там не виднелось ничего. Но я уже не смотрел в них, взгляд мой, как прикованный, упал на коровью челюсть. Из-под верхней губы, мясистой, точно отлитой из резины, торчали костяные пластины, похожие на прокуренные клавиши. Не мог я поверить, что это зубы. Апокалипсис, а не зубы!
— Там чегоооооо, слыыыыышь? — заныл ублюдок так внезапно и пронзительно, что я заорал, дернулся и пнул кресло с головой. Голова подпрыгнула, кровь хлестнула во все стороны, из-под оторванной нижней челюсти вывалился огромный слизняк, я не сразу сообразил, что это язык, он болтался так жадно, с такой лютой целеустремленностью, что я немедля сблевал, желудок устроил мне форменное извержение, огонь в лампе метался, тени обезумели и бились о стены, но, хуже всего, играло воображение. Могу поклясться, я видел, как череп повернулся в мою сторону, а глаза шевельнулись в орбитах, выискивая меня.
— Че-еп, — задыхаясь, выплюнул я воняющее желчью слово, — го-о-ва.
— Чиво? — Мерзавец оборвал рыдания, мою спину обжег его дикий взгляд.
— Череп.
— Откуда он тут взялся, а? Слышь? Ты его притащил? Ты в сговоре с ними? Это дырявые мальчишки? Птеродактиль? Змеесос? Кто, мать твою, кто его сюда притащил? Кто не зассал бросить его в моей норе? Кто, слышь, кто?!
Двойная звезда, отразившись в мертвых глазах, ослепила меня. Урод перевернул болторез ручками вверх. Из обеих рук его ударили два ослепительных меча. Темнота и не подумала отпрыгнуть, напротив, сгустилась, набычилась со всех сторон, пошла пятнами, заклекотала, забилась, раздирая наволочку, в которую нафаршировали, натолкали тряпок и рубленого мяса и меня в охапку с ними, я обнаружил, что пялюсь в бездну, запрокинув голову, потолок и впрямь затянут огромной сетью, в ней болтаются, чокаются, как рюмки, десятки черепов, все больше рептильи или каких-то иных ящеров, вон пара человеческих головенок, крохотных рядом с этими динозаврами, с сети свисают кости, консервные банки и стеклянные бутылки из-под молока, длинно свисают, некоторые болтаются прямо над моей макушкой, как не задел?! Все это схватил я в единый миг, обжег взглядом-фотовспышкой и забыл бы, ей-боже, просто вытеснил сей же миг, если бы в ячеи сети не были запутаны какие-то тюки и свертки, бешено похожие на человеческие тела. На меня похожие. Вот они меня и убили. Дергались, еще живые, кричали, раздирая зубами ткань, в которую их спеленали.