— Я тебя вынес.
— Ты меня бросил. Спрятал. Закопал. А я хочу править.
— Я не бросал.
— Тогда где же я? — Тварь развела руками; пока я шевелил губами, она отправила в барабан еще два патрона, рулетка, клац-клац.
— Я оставил тебя… Я унес… — Где, черт побери, я бросил череп?! Вот я собираю для него зубы и потом сразу лезу на водонапорную башню Джесопа.
— Не ври мне. — Уродливый Минотавр забил в барабан последние пару патронов. Ствол глядел прямо на меня. Без шансов. Я попытался дернуться. Нет.
— Ты там, где надо, — процедил я со злобой, удивившей меня самого. Бам. Осечка. Револьверы не дают осечки! Ствол повернулся в сторону черепа.
— За тобой, — развело руками чудовище. Выстрел грянул, со стены сорвалась фотография в рамке, стекло разлетелось вдребезги. На грохот из соседней комнаты выскочили мужчины. Платон подбежал, обхватил меня и заозирался. Все ощетинились стволами, но угрозы не было. Я таращился, безумно моргая, ноздри ел запах пороха, в воздухе завивались спирали дыма.
— Джек, — тряс меня за плечи Платон, — что случилось, Джек?
Я увидел в своей руке револьвер. Напротив меня никого не было. Я заглянул под стол, на полу тоже никто не валялся.
— Тод пропал. — Один из друзей Платона подобрал слетевшее со стены фото.
Пуля из моего ствола пробила карточку, на которой Платон стоял со своими боевыми товарищами. Был на этой карточке и мой отец. Вместо головы Тода зияло пулевое отверстие. Папа обнимал его за плечи. Огнем отцу опалило лицо.
— Ты бы привыкал к пушке, сынок, — потрепал меня по плечу усатый толстяк. Он катал меж пальцев патрон и выглядел добродушным дядюшкой, а не хладнокровным стрелком.
— Я вообще не хотел…
— Зря, — мужчина зажал меж большим и указательным пальцами патрон и показал, — лучше 45-го калибра друга не сыскать. Полдюйма честного свинца — пол-унции смерти. Без последствий такой подарок никто не снесет.
Что-то треснуло в уютном мире дома Половца.
Тревога, липкая, неявная паутина, повисла в воздухе. Она пришла как скрип половиц, неотличимая от деловитого беспокойства, но куда более ядовитая. Что-то испортилось, пока я спал. Почему эти большие сильные мужчины перестали смотреть друг другу в глаза?
К пяти утра окончательно разобрались с планом.
Все время, пока они совещались, меня подбрасывало, точно я сидел на оголенном проводе, на который иногда подавали ток. Мужчины морщились и переглядывались, порой замолкали на полуслове, а потом начинали говорить с нового места, будто разговор был рекой, которую они переходили вброд. Платон этого не замечал, он был слишком увлечен своими мыслями. Дом пропах сомнениями и по́том.
Наиболее прыткий и смелый, Тайни Ратчер вызвался добыть транспорт, с этим никто не спорил — больше ловить в Андратти нам было нечего: вездеход-пески-севера. Остальные буксовали, трое желали разделиться, предлагали: группа за матерью и сестрой, вторая за отцом. А я маринуюсь дома и носа на улицу не кажу. Платону это категорически не нравилось. Да и меня никак не устраивало.
— Нас положат, — разумно пыхтел усатый толстяк Гэри. — Сваливать надо всем. И выбрать кого-то одного.
Меня ужасало, что Платон склонялся к тому же. Пробиться сквозь распределителей, вырвать у них мать и сестру и бежать.
— Залипнем, — качал головой он. — Спутаемся.
Перед выходом Платон осмотрел мои находки.
Я сперва стеснялся их показывать, но потом настучал себе по ушам. Вдруг чего полезного выкопал?
— Ерунда, — повертел в руках пакет с дюймовыми иглами, — чушь, — забраковал плоские коробки, набитые алыми пилюлями. — Не годится, — вздохнул, отодвигая металлическую штуку то ли с соплами, то ли с разъемами для штекеров. От обиды покраснели щеки. Неужели ни единой полезной вещи?
— Отец твой человек предприимчивый, — пояснил Платон, подбрасывая на ладони пакет с пауками, — оружием и прочей дрянью не торговал. Лекарства и наркотики идут лучше стволов. Все эти побрякушки можно жирно толкнуть в пустыню или дикарям, но для нас они почти бесполезны. Частично могут помочь эти красавчики. — Он был предельно осторожен, перед осмотром залил руки жидким пластиком, но и теперь не вытаскивал пауков из упаковки.
— Они опасные?
— Реаниматоры. — Платон коснулся пальцем горла. — Посади такого на голую кожу трупа, и он восстанет. Ненадолго. Четверть часа, плюс-минус. Чаще всего спецназу хватает этих минут, чтобы увести тела павших с поля боя.