— Снимите балахоны, — потребовал мормон, — что у них под одеждой?
— Святой отец, — примирительно поднял руки седой.
— Покажите мне их шеи!
— Джееееек! — с той стороны закричала Эни. Как я сумел увидеть ее лицо, ее набухшее кровью лицо, ее перетянутую веревкой шею, ее стиснутые до боли кулаки?! Как она сумела разглядеть меня сквозь живой плотный лес?! — Джеееек! Джеееек!
— Джек, — услышал имя мормон, забормотал, заклиная, цепляясь за меня руками, еще теснее прижимаясь спиной к черепу, — Джек, Джек, отдай мне ее, отдай, проси что хочешь, твоя? Бери!
— Мама… — прошептал я, без всякой надежды быть услышанным, — сестра…
— Мама! — разнеслось над полем, я слышал голос Птеродактиля, это он вколачивал мои слова в толпу, и она услышала, каждый человек на этом проклятом поле, каждая тварь, пришедшая на казнь. — Сестра!
Страх — черная липкая плесень — стиснул сердца. Люди валились с ног по-настоящему, кто-то побежал, я видел лопнувшие связки, я слышал хруст костей, не выдержавших рывка, я обнял девочку, что заткнула уши руками, не в силах остановить брызнувшую кровь. Я кричал, вколачивая кулаки в глину. Я был один, и меня было три сотни. В лесу начался пожар, звери метались, ветер гнул верхушки деревьев. Я стоял в эпицентре, вокруг меня кругами расходились поваленные деревья. И только повешенные болтались в своих петлях, едва доставая пальцами ног до земли. Еще живые.
На ногах остались лишь несколько распределителей. Лицо седого порвало морщинами, он завел левую руку за спину, точно искал там что-то. Теперь в его глазах горел совсем иной свет. Предельная собранность пули.
— Что это, апостол?
— Освободите девчонку, — мормон поднимался на ноги, и я не желал, череп тащил меня за руки, но вставал следом, — и мать!
— У нас другой уговор, — распределители быстро пришли в себя, сбились в тесную призму за спиной седого. Они были вооружены. И они осознали, что я имею цену. Высокую, неведомую им цену.
— Я забираю мальчишку и его семью.
— Кто этот мальчик? — Я видел, как трескается лицо седого, реально, отлетает кусками. Под латексной кожей гнило нечто ужасное, ничуть не лучше, чем у Змеесоса. — Откуда он?
— Джеееек!
— Покажите мне их шеи!
Мы встали друг напротив друга: мормон, скрывший меня живым щитом, и седой распределитель — острие копья, ствол реактивного пулемета, смотрящий нам прямо в глаза.
Они изучали друг друга не дольше мгновения. И распределитель сдался.
— Девчонка, — выдохнул он, — мать.
Мама так и стекла на землю, точно выдернули шест, на который она все время была надета, выстиранная добела женщина, сестра, напротив, набросилась на людей, как волна разбилась о скалы, прочную каменную гряду. Люди стояли, недоумевая, не зная, как быть, Эни бросалась на них и откатывалась, не в силах нащупать щель, расщелину к мормону. Ко мне.
— Отец, — сказал я, как горлум, точно научился говорить голосами всех, кого убил. Или тех, кто убил меня? Эни метнулась к отцу, запуталась в ногах, упала. Она рванула ворот, на шее с двух сторон перемигивались два красных паука. Они имитировали дыхание, переставляли его ноги, заставляли веки редко моргать.
— Он мертв! — бушевала сестра, вытаскивая отца из петли. Тот бессмысленно глядел перед собой, слегка подрагивая пальцами, и все время порывался куда-то идти. На его груди чернели три черных пулевых соска. Как я это видел? — Джек, они убили его! Он мертв. Вы его убили! Ублюдки! Мерзавцы.
— Реаниматоры? — склонил голову мормон. Он был опытен, этот обманчиво пафосный, громкоголосый жрец мертвого бога. — Вы продали мне подделку? Спрятали подлинных лжецов и убийц.
Строй распорядителей едва заметно дрогнул. Сейчас…
Я уставился на ухо мормона, оно краснело прямо напротив моего рта, захоти я, смог бы вмиг его откусить. В мочке пульсировала крохотная, телесного цвета серьга. Вот зачем он тер лицо. Мормон вел трансляцию. Распорядитель перехватил мой взгляд, как умелый фехтовальщик ловит выпад не зрением, а инстинктом, вбитым в тело. Его стая окаменела.
— Святоша, чего ты хочешь?
— Его, — мормон двинул спиной, обозначая, кивнул на мою семью, — их.
Распределитель пожал плечами. Он желал убить мормона, утопить его в бетоне, извести без следа, уничтожить книгу с этой историей. Но тираж разошелся слишком широко. Такую цену Андратти не готов был платить. Седой умел проигрывать. Я выглядел менее существенной ставкой, хоть и более любопытной.