Горлум журчал в голове, перебивая мои собственные мысли:
«Чутье у нас было как у песчаной гадюки».
Я услышал крик, Хэммет не желал отпускать, вцепился мне в глотку и цедил свой яд, но я продрался сквозь его лицо, стащил морок с себя, как потную простыню. Кричали из кухни. Там была дверь наружу.
Мама стояла за спиной отца, вздернув винтовку высоко над головой, готовая в любой момент сокрушить его череп. Отец сидел в дверях, совершенно голый, облитый молоком лунного света, выбросил ноги на ступени, качался спиной ко мне. Луна одела его силуэт призрачным нимбом. Кричала Эни. Она стояла перед трейлером, согнувшись, уперев руки в колени, и отчаянно выла, точно умоляла землю прекратить этот ужас, забрать мертвого себе.
Отец обернулся и убил меня взглядом.
— Чего вылупились? — харкнул он, поднимая руку, точно для удара. Мать выпустила винтовку, та с грохотом расплющила ладонь отца, из-под пальцев натекла слабая молочная лужа, но сам он даже не поморщился. Мама оступилась, я едва успел ее поймать. Но тут меня оттер отец, он двигался совершенно бесшумно, оказалось, что рядом с ним совершенно нет свободного места. Он навис над матерью и втянул носом воздух. Я не мог просто так смотреть на это, все тело пробил дикий зуд, я не хотел, но неистово чесался.
— Куда? — спросил отец старым, до звука знакомым голосом.
Мать упала ему на грудь — теперь я понял смысл этого выражения, только обычно люди падают туда, как в поле со свежей травой, а моя мама разбилась о нее, как о скалу. Я видел ее глаз, щеку, расплющившуюся о стылую плоть отца, глаз метался, это был тот самый глаз — с поля боя, — пока мать рукой не стерла с лица все эмоции. Стряхнула их каплями пота на пол.
— Выйдите, — отрезала возражения мама и заперла дверь в спальню.
Мы слышали скрип пружин, они легли бок о бок, на одной узкой откидной кровати. Кожа к коже. Из-за двери не доносилось ни звука. Эни вытащила меня в коридор и принялась тыкать рукоятью кухонного ножа. Тупой, как и все в этом оставленном жизнью поселке, нож блестел и тяжело оттягивал руку.
— Да отстань! — зашипел я. Горлум бился у меня в гортани, перекрывая дыхание. — Чего ты?
— Голову ему отсечь, — стучала зубами Эни, — ты сильнее, просто сруби и покончим…
— Эни…
— А маме скажем — кошмар! Дурной сон!
— Эни! — Она не слушала меня, скулила и кашляла. Мне пришлось взять ее за обе руки и как следует тряхнуть. Нож вывалился, звон немного охладил нас обоих.
— Это наш отец.
Эни минуты две рассматривала мое лицо, затем утерлась рукавом и ушла. Этот разговор мы похоронили, никто в нашей семье не любил выкапывать трупы.
В тот день со мной заговорили швейные машины.
Их было штук сорок, еще на въезде на равнину мы обнаружили, что весь багажник нашего трейлера забит коробками с ними. Нетронутые, в жирном коконе смазки и промасленной бумаги, машинки шли с караваном мормонов на продажу. Апостол получил их в качестве отступных. Андратти взял, Андратти дал. Из всех трейлеров, выставленных в качестве долга, в панике, аду, на бегу, мы выбрали именно этот. Не с одеждой, оружием или лекарствами, дерьмовые швейные машинки.
— Нам нужно больше места, — решительно сказала мать. Я уже присмотрел себе нору, а машинки были чем-то прикольным, я представил, как потрошу их, из деталей собирая нечто полезное. Ловушки на зверя. Или оружие, кто знает?
Я не позволил Эни себе помогать, ни к чему девчонкам знать мое секретное логово, и в одиночку перетаскал машинки в бункер по соседству. Пыльная одноэтажная коробка с полностью вынесенными стенами внутри одним краем тонула в колючем кустарнике. Бурьян в человеческий рост скрывал ступени, которые вели в длинный подвал. Он напомнил мне о бойнях, поэтому я сломал себя, скрутил из трусов факел, стиснул зубы и обошел весь бункер, высветил каждый угол, накрепко приказав себе не ссать. А не то…
— Зуб себе выбью, — поклялся я не дрейфить.
Я возвращался с последней машинкой, когда услышал, как во тьме что-то дребезжит. Я швырнул коробку на ступени и задал стрекоча. Пульс сносил мне башню, кровь взорвала виски, в глазах лопнули жилки, или что там, почему мне стало так больно смотреть? Я ворвался в трейлер и принялся судорожно искать нож. Где он? Куда мать засунула нож? Что это? Молоток?
Молоток выглядел идеальным оружием. Я не мог позволить страху оскопить меня. Слишком много раз я возвращался мыслями на бойни, слишком часто поминал горлума. Я должен был. Один. Вернуться. И. Убедиться. Что. Там. Никого. Нет.
Но там было.
Стрекотали швейные машинки. Мой факел валялся на полу, языки пламени лизали пол. Я увидел раскрытые коробки. Они отбрасывали огромные трясущиеся тени. Картон дрожал.