— Почему у вас нет имен? — Для своих трех лет Ит отлично разговаривала. Если бы за разговорами можно было спрятать все остальное.
— Мое имя проклято, — отвечал слепой индеец, который принес нам полбулки хлеба. На чем они его месили, из чего пекли — загадка. Другого хлеба мы не видали.
— Ты убил священного оленя?
— Я проиграл войну за душу своего народа.
— Она тебя не простила?
— Если бы она была жива…
— Просто сшейте новую. — Ит показала мне получившиеся пули. Идеально круглые желтые шарики. Я кивнул, принимая работу. — Попросите моего брата. Он лучше всех шьет.
«Машинки», — сглотнул я, представив, как приношу им дырявые души индейцев, и те безропотно принимаются за работу, трудолюбивые, как пчелы.
— Спой мне песню.
— Какую песню я могу спеть для черной лягушки? Грозовую? Дорожную? Песню белого типи?
Ит захихикала. В который раз я поразился спокойствию индейцев. Назвать этот обрубок так мягко. Ит стучала по столу крохотными кулачками. Разевала беззубую рыбью пасть.
— Ту самую песню. Про золотую пулю.
— Я не знаю такой песни.
Индейцы учили ее песням без слов, заунывные, жестокие, костяные песни, они выли их в дни черной луны. Но эту для нее пел только я. И никогда за пределами дома. Это была мамина песня.
Баллада о золотой пуле
Жил да был на свете добрый мистер Кольт
Он делал лучшие на свете револьверы
Но никогда не продавал их плохим людям
В их руках его револьверы просто не стреляли
Люди звали мистера Кольта — золотая пуля
Приносящий удачу
Справедливый
Разделитель
Миротворец
Был у мистера Кольта сын
Звали того Апач
Не любил Апач стрельбу и охоту
Выбирал Апач созерцание горных ручьев
И музыку четырех копыт
Пришли черные люди в дом Кольтов
И убили мать Апача, жену Кольта
Расстрелял их в упор мистер Кольт
Бились в руках его револьверы, изрыгая огонь
Превратились они в черных дьяволов
Закоптились их дула
Раскалились их барабаны
Не было дома Апача
Ушел он к водопаду
Погрузился в ледяную его воду
И пел сквозь зубы, вторя звону воды
Вернулся Апач домой
Холодны тела родителей
Открыл Апач сундуки
Украдены револьверы отца
Распахнул двери спальни
Убиты братья и сестры Кольта
Сел Апач на пол
Опустил голову ниже коленей
Завыл Апач протяжно и дико
Догнал в горах убийц его крик
Заметался меж вершин, настигая
Заметались убийцы
Потрясали убийцы револьверами
Скалили черные пасти револьверы
Плясало безумие в головах убийц
Кричал страх в сердцах убийц
Сидел Апач на полу кузни отца
Опускал одну за другой монеты в тигель
Плавил одну за другой монеты
Доставал одну за другой пули
Были они мягкие и безобидные
Сияли они тепло и добро
Ложились они ярко в патрон
Стояли они дружно в ряд
Лил Апач золотые пули
Лились из глаз его золотые слезы
Не на птицу — на человека
Не на зверя — на черное сердце
Не здесь — сквозь тысячи миль
Не сейчас — сквозь года
Закончил Апач свое дело
Три десятка золотых пуль
Рассовал по старым патронташам отца
Снял сапоги
Поцеловал мать и сестер в лоб
И ушел
Если видишь, человек,
С тех пор
В обращенном к тебе стволе
Золотую пулю
Знай,
Она не тебе
Если видит человек
В стволе
Обращенном к злодею
Золотую пулю
Знай,
Она догонит
Если видит человек
Злодея
Верь
Золотая пуля настигнет его
Не здесь
Не сейчас
Всегда
Я пел, не рассчитывая на диалог, мы шутили, что рот Ит во время песен всегда занят если не едой и заусенцами, то корой или черными пластинками гудрона. Тем ужаснее был ее ответ, ветер скрипел, тревожа ржавые петли, боролся в нем с радиопомехами, таким тоном Ит пророчествовала:
— Не апач. Апач — самое страшное, что может быть на свете. Хуже только оспа или чума.
Что случилось с нашей колыбельной? Почему это имя прозвучало так жутко? Десятки раз я пел ей про золотую пулю. Но никогда — в кругу камней.