Я попятился, развернулся и побежал, задыхаясь.
Вчера здесь стояли тридцать фургонов. Сотня матерых хищников, мужчин и женщин, со стволами наперевес, привычкой врать в глаза и резать глотки, перекрикивались, торговали, менялись, строили планы. Чтобы теперь стать пеплом, жирной угольной коростой, кладбищем бытовых приборов для горстки неудачников и уродов.
Я стронул эту лавину.
Я зашил индейцев.
Я приговорил ярмарку.
У меня за спиной раздался вопль радости, и тут же сменился проклятиями и шумом борьбы. Мальчишка Пендерсон сцепился с другими стервятниками. Люди дрались за светлое будущее и пару кастрюль.
— Много наловил? — Папаша сидел на крыльце и очинял ножом древко под удочку.
Я молчал, слова забили глотку. Не знаю, как я дышал. Слезы прожгли глаза до самого затылка. Я и руки не мог поднять, как дошел до дому?
— Малой, ты оглох? — Отец отложил нож — тот самый! — потянулся и хрустнул шеей, она быстро у него затекала, мама ужасно ворчала, когда он делал так при ней, боялась, что однажды позвонки полопаются и станет отец бесполезной развалиной, повиснет у нее на шее.
— Ты не за рыбой ходил, что ли? — Отец набивал трубку. Я не видел его курящим почти четыре года. Помотал головой, стараясь не зареветь.
— Ну, дела. А Ши где? Не с тобой разве?
— Ши?
— Сестра твоя, — рассердился отец, бешено вспыхнул румянец на его щеках, какие яркие у него белки глаз, я разглядывал лопнувшую сеточку сосудов, его ногти, никогда не обращал внимания, какие крепкие розовые у него ногти, прям лопаты. — Я с кем разговариваю? Алло?
Не заметил, как он подошел вплотную, здоровенный, пахнущий ядреным лошадиным потом. Я стоял, муравей в тени великана.
— Алло! — повторил отец, стуча пальцем мне по лбу. — Тук-тук! Кто там? Где твоя сестра? Малой, ты накурился, что ли?
— Эни?
— Тьфу, пропасть! Ты полудурка заканчивай строить! Эту я со вчера не видел, загуляла, небось. Малая где? Кому велел смотреть за ссыкухой?
Ши — мячиком отлетело от стены в голове. Она. Нет больше Ит. И Гнилого нет. Она и отец.
— А мама? — Я нырнул под его руку и помчался в трейлер. Откуда силы взялись.
В спину неслось:
— Не буди ее! Всю ночь ворочалась со своим бедром, насилу уснула.
Мама плыла.
Свет падал на нее сквозь открытую дверь трейлера, и я видел, как танцуют песчинки в конусе ее дыхания, собираются в узлы и фрактальные узоры. Мама спала. Трейлер едва заметно скрипел, расширяясь и опадая в такт ее дыханию. Я не стал заходить внутрь. Испугался.
— Хватит дурить. — Отец схватил меня за плечо, развернул к себе, я приготовился к тошноте, кожа помнила его трупные прикосновения, сейчас, сейчас накатит, не облевать бы ему брюхо… Теплые у бати были руки. Обычные.
— Лет тебе сколько? — Папаша выкатил глаза, отвык я от этих его концертов, но багровая рожа не сулила ничего хорошего.
— Пятнадцать.
— Ууу, какой взрослый. Читать, небось, умеешь? Фургон водить? Стрелял? Девок под юбкой щупал? — Мыльный пузырь, за радужными стенками которого я прятал надежду, что вернулся прежний отец, лопнул, жгучие брызги попали мне в глаза. Передо мной стоял тот же Гнилой, только в более удобной, подретушированной упаковке. Эта мразь ненавидела меня. И она всего лишь притворялась живой.
— Чего надо? — ощерился на отца я. — Грабли свои подбери.
— Вот взял свою задницу в руки, — так же грозно, не снижая давления пара в котле, продолжил отец, — и привел сестру домой. Она маленькая. Ей кушать пора. И спать.
Разошлись.
Так лавируют корабли в порту, чтобы случайно не отправить друг друга на дно. Хотя… что я мог ему сделать? Машинки сдохли, а руками гвоздить я не мастак.
Я взял фонарь и молоток. Гнилой проводил меня насмешливым взглядом.
«Гвоздь в башку бы ему вбить!» — думал ногами, гнал не усталость, липкий телесный вой, необходимость упасть — и кости в кисель, без снов и темницы плоти.
Гнилой прав, Ит потерялась, ей всего три, нужно найти ее как можно скорее.
«Чем оправдаешься, если ее убили?» — Казалось, ничто не заставит меня шевелиться быстрее, но я смог.
«Нет, — остановил себя от возвращения на пепельную Голгофу. — Ее там нет». Разорвал на части и развеял по ветру мысли, что с Ит могли там сделать.
В животе дергало, тащило взглянуть на одно место.
Я ненавидел его и чурался, но древний инстинкт, что гонит убийцу вернуться на место преступления, приказал мне идти к тупику, где я разделал Бака.