Она так холодно, презрительно на меня посмотрела, отвернулась и говорит:
— Не знаю, за кого вы меня принимаете. Если вы полагаете, что я — дочь богатых родителей и они дадут за меня огромный выкуп, вы будете неприятно поражены.
Я знаю, кто вы, говорю, дело не в деньгах.
И больше ничего сказать не могу, волнуюсь ужасно, это же она, она тут, во плоти. Прямо дрожу весь. Хочу глядеть на нее, на ее лицо, волосы, фигурку, такую тоненькую, нежную, и не могу — так она на меня смотрит. И странная какая-то тишина.
Вдруг она говорит, и тон вроде обвиняющий:
— Вы думаете, я вас не узнала?
Чувствую, начинаю краснеть, и ничего с этим поделать не могу. Такое в мои планы не входило, и мысли не было, что она меня может узнать.
А она, медленно так:
— Вы — делопроизводитель из Городского совета.
Не понял, о чем вы, отвечаю.
— Вы только отрастили усы, — говорит.
Не могу понять, как она меня узнала. Может, думаю, видела где-нибудь в городе или из окон своего дома, я об этом и не подумал, в голове у меня все перемешалось, а она говорит:
— Ваш портрет был в местной газете.
Терпеть не могу, когда меня выводят на чистую воду, сам не знаю почему, и в таких случаях всегда пытаюсь оправдаться. То есть сочиняю какую-нибудь байку, чтоб все объяснить. Говорю, я только выполняю приказ.
— Приказ, — говорит, — чей?
Не могу сказать.
Она глаз с меня не сводит и держится подальше. Думаю, все-таки боится, что я на нее наброшусь.
— Чей приказ? — спрашивает снова.
А мне, как назло, ни одно имя в голову не приходит. И не знаю почему, вдруг вспоминаю — из тех, кого она могла знать, — имя управляющего отделением банка, где ее отец деньги держит. Я когда в банк заходил, несколько раз видел, как ее отец с управляющим разговаривает.
Приказ Синглтона, говорю.
Ее прямо как громом поразило, а я быстро-быстро продолжаю, что, мол, не должен был ей сообщать, он меня убьет, если узнает, и всякое такое.
— Мистера Синглтона? — переспрашивает, вроде не расслышала.
Он совсем не тот, за кого его принимают, говорю.
Она вдруг опускается на ручку кресла, вроде ноги подкосились, вроде это уже последняя капля.
— Вы хотите сказать, это мистер Синглтон приказал вам меня похитить?
Я кивнул.
— Но я дружу с его дочерью. Он — наш… Ох, просто безумие какое-то, — говорит.
Разве вы не помните девушку с Пенхэрст-Роуд?
— Какую девушку с Пенхэрст-Роуд?
Ту, что исчезла три года назад.
Это я придумал. В то утро мозги у меня шевелились как надо, по-быстрому. Так мне казалось.
— Может быть, я тогда уезжала в школу. А что с ней случилось?
Не знаю. Только это его рук дело.
— Что — его рук дело?
Не знаю. Не знаю, что с ней случилось. Но что бы это ни было, это его рук дело. О ней больше никто никогда не слыхал.
Вдруг она говорит:
— У вас нет сигареты?
Ужасно все нескладно вышло. Я неловко вытащил из кармана пачку сигарет, зажигалку, подошел, отдал ей. Может, надо было предложить ей огня, но в тот момент это выглядело бы глупо.
Говорю ей, вы совсем ничего не ели.
Сигарету она держала очень аристократично, двумя пальцами, между указательным и средним. Свитер вычистила. Очень было душно.
Никакого внимания на мои слова. Странно. Я понял, она догадалась, что все вранье.
— Вы хотите сказать, что мистер Синглтон — сексуальный маньяк и похищает девушек, а вы ему помогаете?
Говорю, а что мне остается делать? Знаете, я стащил из банка деньги, должен сесть в тюрьму, если станет известно. Так что он меня как в петле держит.
А она смотрит во все глаза. Глаза огромные, ясные, интерес в них так и светится, вроде ей очень хочется выяснить все до конца. (Но не было в них такого, знаете, нахального любопытства.) — Вы ведь выиграли очень много денег, правда?
Тут я понял, что запутался. Опять почувствовал себя неловко, даже в жар бросило.
— Почему же вы не выплатили те деньги? Сколько выиграли — семьдесят тысяч? Неужели украли больше? А может, вам просто интересно ему помогать?
Я вам еще многого не могу сказать. Я целиком в его власти.
Она встала, руки в карманах юбки. Взглянула на себя в зеркало (конечно, металлическое, никакого стекла) — на этот раз на себя посмотрела, для разнообразия.
— Что он собирается со мной сделать?
Не знаю.
— А где он сам?
— Думаю, скоро приедет.
Помолчала немного. Потом вдруг выражение лица стало такое, вроде она о чем-то плохом подумала. Поверила вроде, что, может, я правду сказал.