Двор, где ничего нельзя удержать в секрете:
— Что вы несете, Гриша, в одеяле с женой? Что-то тяжелое, квадратное, похожее на телевизор?
— Телевизор.
— Если мне не изменяет зрение, вы недавно покупали один телевизор.
— Этот нам подарил сын.
— Какой сын, когда он вам подарил, что вы рассказываете, противно слушать?! Надежда Тимофеевна, что это у вас в руках такое круглое?
— Это левая краска, занесли во двор.
— Какая это краска?
— Я вам говорю, левая.
— Я понимаю, левая, но она же имеет цвет.
— Левое бордо.
— Что вы будете красить?
— Плинтуса и наличники.
— Я тоже хочу.
— Идите к Даше. Там уже сидит продавец.
Мой двор, жители которого с восьми утра учителя, врачи, канатчики, столяры, а в пять они снова — тетя Рита, дядя Коля, баба Даша.
— С приездом, Миша. Откуда?
— Из Ленинграда.
— Тянет в Одессу… Слушай, тут слух идет… Неужели это правда? Такой человек… Это правда?
— Это неправда.
— Я же говорю: такой человек. Конечно, это неправда… А что с командой КВН? Команда грустит?..
— Нет.
— Конечно нет. Грустить из-за Баку? Терять здоровье из-за Баку?! Таких Баку еще будет и будет, а Одесса требует жизни… Что ты смеёсся? Я не прав?
— Ты прав.
Из Одессы можно выезжать, можно уехать навсегда, но сюда нельзя не вернуться. Здесь, когда доходит до дела, все моряки, все рыбаки, все врачи и все больные… И когда была холера, в Одессе стало еще лучше.
Холера в Одессе. Курортники в панике покинули гостеприимный город. На крышах вагонов битком, купе забиты, а в городе стало тихо: холера в Одессе… В ресторане свободно: «Заходите, рекомендуем…» В магазинах от вашего появления начинается здоровая суета. В трамвае вы могли уступить место женщине без опасения, что на него тут же ринется быстрый конкурент. Холера в Одессе!.. В городе стало так чисто, что можно было лежать на асфальте. На улицах появились растерянные такси с зелеными огоньками, чего не наблюдалось с 13‑го года.
И стаканы в забегаловках вымыты, и трубы все исправлены, и туалетики в порядке, и личики у всех чистые, и мы моем ручки до еды и после еды, и кипятком, и чистим, и пьем тетрациклин, и взаимовежливы… Вся холера стоит той вежливости, которая появилась тогда в Одессе. А анализы, как они сближают…
Конечно, холеру быстро ликвидировали, но то хорошее, что принесла холера с собой, могло бы и остаться. То, что есть в людях, но проявляется в трудную минуту. Забота. Сплочение.
Мы — одесситы! Один коллектив, одна семья, одна компания! Мы живем в одном доме, и лозунг наших врачей — «чистые руки» — пусть будет перед глазами в прямом и переносном смысле. Чистые руки, чистая совесть, чистые глаза перед людьми… В общем, вам передают привет наши родственники, знакомые, знакомые наших знакомых, то есть вся Одесса, где нас девятьсот восемьдесят тысяч и девять человек в театре миниатюр, от имени которого говорим мы, от имени которых говорю я. И чтоб мы были все здоровы, и побыстрей, потому что летом нас будет девятьсот восемьдесят тысяч и, наверное, миллион приезжих, чтоб они были наконец здоровы и мы тоже, хотя нам это трудней. Они у нас отдыхают, а мы тут каждый день.
Но кто об этом говорит, когда речь идет о гостеприимстве, а в этом вопросе Одесса приближается к Грузии, удаляясь от Ирана… Мы приветствуем вас, желаем вам счастья, трудов, забот, побед и крепкого здоровья, тьфу, тьфу, тьфу!
Одесский пароход
— В чем дело, зд’явствуйте? Вы хотите войти, зд’явствуйте? Вы хотите ехать, зд’явствуйте?
— Да, да, не беспокойтесь, дайте взойти.
— Хой надо имени Пятницкого позвать, чтобы яди такого п’яздника именно… Можно т’ёнуться именно?
— Да, троньтесь быстро, у меня куча дел.
— Все, все, я капитан, я даю команду, чтоб вы знали. И‑и‑так! Во-пейвых, спокойно мне, всем стоять! И во‑втоих, а ну-ка мне отдать концы, спокойно всем!
— Почему именно вам?
— Тихо! Ша! Чтоб мухи не было мне слышно!
— Вам слышно?
— Тихо! Отдать концы. Я говою именно тебе. Яша: отдать концы!
— Почему именно я?
— Мы идем в мое. Мы отходим от п’ичала.
— Какой отходим? Зачем весь этот маскаяд? Если мы п’ишли, давайте стоять. Мне это н’явится: то стой, то иди.
— Но мы же паяход.
— Паяход-паяход. Как минимум, надо сп’есить у людей.
— Яша, я п’ешу, п’екъяти п’ения.
— А! Эта культу’я, этот капитан.
— Яша, клянусь тебе женой Изи, что следующий ейс ты будешь наблюдать с беега.