— Почему началась стрельба? — требовательно спросил он. Шенкен все еще глядел сердито, но решил, наверное, что
нет смысла углублять конфликт.
— Один из охранников преподобного — коп, свободный сегодня от службы, — выстрелил первым. Нам он сказал, что это был предупредительный выстрел. Можете в такое поверить? В такой теснотище! — Шенкен глубоко вздохнул, будто дивясь глубинам человеческой глупости. — Размахивать оружием в толпе, псих ненормальный! Источник остальных выстрелов мы пока не знаем, но, кажется, ни в кого не попало.
— А что с Фрименом?
— Его мы вытащили в первую очередь. Он сейчас в медпункте. Малость хромает.
Шенкен злобно улыбнулся.
Земля была усыпана мусором: пивные бутылки, плакаты, палки, бумага, даже несколько предметов одежды. Несколько рабочих центра в синих комбинезонах уже начали убирать. На стоянке осталось дюжины две машин, некоторые были побиты, другие вымазаны краской. Какая-то молодая женщина стала записывать номера, чтобы можно было начать искать владельцев — в больнице или в кутузке.
Гарри извинился и поехал в медпункт, где нашел Фримена, сидящего на пластиковой кушетке. Правая рука у него была на перевязи, челюсть и переносица заклеены пластырем.
— Как себя чувствуете? — спросил Гарри. У проповедника был ошалелый вид.
— Как дурак, — ответил он, не сразу сфокусировав взгляд на гостя. — Это не вы предлагали мне войти через боковую дверь?
— Было дело, — кивнул Гарри.
— Надо было послушаться. — Он протянул руку. — Я преподобный Фримен.
— Я знаю.
Гарри сделал вид, что не видит протянутой руки.
— Да, конечно. Наверняка знаете.
— Моя фамилия Кармайкл. Я здесь работаю. Сейчас я хотел проверить, все ли с вами в порядке. И поинтересоваться, зачем вы это сделали.
— Что сделал? Вот сукин сын!
— Затеяли беспорядки, — прохрипел Гарри. Фримен кивнул.
— Да, наверное, это я. Мне очень жаль. Я приехал помочь. И не понимаю, как это случилось. То есть там же было не очень много людей, кроме моих. Но я знаю, почему они не хотели слушать мои слова. Потому что очень трудно смотреть в глаза правде.
— Правды хотите, преподобный Фримен? Так вот вам правда: на улице холодно, а вы задерживали очередь.
Президент смотрел сурово. В свете настольной лампы черты его лица казались высеченными из кремня.
— Гарри, мне было прискорбно слышать о сегодняшней беде. Кто бы мог подумать?
Они были одни в Овальном кабинете.
— Я пока точно не знаю, как все произошло, — сказал Гарри. — Но Фримен порядка не прибавил.
— Так мне говорили. Почему вы дали ему возможность выступать? — В голосе президента звучала усталая горечь. — Уж Шенкен должен был понимать.
Гарри был удивлен, что президент знает Шенкена. Харли пристально посмотрел на Гарри и явно остался неудовлетворен.
— Ладно, это не ваша вина. Вы знаете, что есть один смертельный случай?
Гарри знал. Только не знал, не тот ли это ребенок, которого уносили у него на глазах.
— Третьеклассник из Мейкона. — Харли взял со стола пачку сигарет, предложил Гарри и закурил сам. Никогда раньше Гарри не видел, чтобы Харли курил. — Судя по видеозаписям, нам повезло, что погибший только один. Хотя очень жаль, что это ребенок. Я так понял, что Фримен хочет провести завтра поминальное богослужение. Я бы его попросил этого не делать, если бы думал, что он хоть сколько-нибудь прислушается.
— Зачем он это делает? — спросил Гарри. — Он ведь уже признал свою виновность.
— Как же. Перед кем?
— Передо мной.
— Я так понимаю, не на публике?
— Нет. В медпункте.
— Это не много дает. — Харли хмуро поглядел на сигарету, затянулся, выпустил облако дыма и затушил сигарету в пепельнице. — Эта чертова штука убьет, меня когда-нибудь. Не люблю быть циником, но этот паразит только потому устраивает богослужение, что знает наверняка: его покажут по телевизору, а он любит мелькать. Использует каждое появление для проклятия безбожным элементам, кто бы они ни были. Но дураками будем выглядеть мы. — Президент прижал пальцы к вискам. — Надеюсь только, что вы принесли что-то, стоящее той цены, которую мы платим.
Гарри сидел под портретом Теодора Рузвельта. Тедди расположился в кресле подле камина, в задумчивом настроении. Возглавляя наступление, на сафари, на охоте на бизона Тедди всегда казался Гарри самым неприятным из президентов. В отличие, например, от Джефферсона или Мак-Кинли, принадлежащих далекой эпохе, этот кавалерист-доброволец был олицетворением романтического века, которого никогда и не было. А кто сегодня представляет реальность? Джон У. Харли или Эд Гамбини?