Бейнсом Римфордом. «Ничего, Бейнс, ничего. Все будет хорошо».
Синие глаза полыхнули.
— Что бы ты меньше всего хотел найти в этой передаче, Гарри?
— Не знаю, — ответил Гарри, усталый от всего этого. Никак не кончаются эти чертовы проблемы. — Чуму. Большую бомбу. Способ взорвать планету. — Он сунул вирус в тот же карман. — А что ты нашел?
— Сегодня я встал с намерением ехать в лабораторию и сделать это самому. Можешь поверить?
В кафе стало холодно.
— И почему ты не стал? Почему позвонил мне?
— Не мне принимать такое решение. Ответственность здесь не моя. Это должно быть стерто — диски, записи, чертежи, все, что там есть. Но… — Официантка принесла две тарелки — вафли для Римфорда, яичницу с ветчиной для Гарри.
— Я рад, — заметил Гарри, — что эта проблема не повлияла на твой аппетит.
Римфорд засмеялся, намазал вафли маслом и посыпал сахарной пудрой.
— Гарри, это не моя проблема, и если я пойду и сотру текст, моя карьера кончена, и я, наверное, стану самым презираемым специалистом на всем земном шаре. Я на это не напрашивался, и решать не мне. Жертвовать собой я совершенно не собираюсь.
— Так что же там такое? — спросил Гарри. Римфорд надкусил вафлю.
— Дешевый способ устроить конец света. На это хватит ресурсов почти любой ближневосточной страны. Или даже хорошо обеспеченной террористической организации. Процедура нетрудная, если знать, что делать. И по любым меркам, — заключил он, — я сейчас самый опасный человек на свете.
— У меня было впечатление, — сказал Гарри, — что ты ограничивался космологическим материалом, который был в тексте.
— Верно.
— И что же, ради всего святого, мог ты найти в космологических рассуждениях?
— Способ изгибать пространство, Гарри.
— Объясни.
— Благодаря алтейцам мы теперь знаем конкретные цифры кривизны пространства. Или по крайней мере знаем, какие цифры они поддерживают. Очевидно, в нормальных обстоятельствах эта кривизна где-то около пятидесяти семи миллионов световых лет на дуговой градус. Это значение меняется в зависимости от местных условий. А если оно кажется очень малым, то потому, что Вселенная не есть сфера в гиперболическом пространстве, как я предсказывал и как мы все полагали.
Гарри попытался понять, но это было безнадежно.
— Я думал, — сказал он, — что Вселенная предполагалась плоской.
— В конце века все мы так думали. Точка зрения менялась туда и обратно, Гарри. Но если алтейцы правы — а нет оснований полагать, что это не так, — то она представляет собой искаженный цилиндр. Нечто вроде четырехмерной ленты Мебиуса. Понимаешь, если пойти точно туда, — он показал на темное и беззвездное небо на востоке, — и продолжать идти, то в конце концов ты придешь оттуда. — Он ткнул рукой в противоположную сторону. — Только пониже, конечно. Окажешься под горизонтом.
— О'кей, — сказал Гарри.
— Я вижу, ты правша.
Гарри намазывал тост, но при этом наблюдении остановился.
— И что?
— А вернешься ты левшой.
Гарри не стал допытываться подробностей.
— Так почему ты хочешь уничтожить передачу?
Очень неловко было вести такой разговор в общественном месте.
— Гарри, ты чего-нибудь в физике понимаешь? Мы говорим об искривлении пространства. В некоей конечной области степень кривизны может быть увеличена, обнулена или инвертирована. И это только дело техники. Мы говорим о гравитации! Антигравитации, искусственной гравитации. Это все теперь у нас в руках.
— Вроде бы это хорошие новости, Бейнс?
— Если бы дело ограничивалось этим, я бы с тобой согласился. Никаких проблем с выведением грузов на орбиту. Хозяйка прилепит к холодильнику пару антигравитационных дисков и сама отнесет его в подвал. Но ведь можно заставить весь Нью-Йорк упасть в небо — как тебе это? Или превратить штат Мэриленд в черную дыру. — Римфорд устало поднялся. — Бог знает, что еще есть в этих дисках, Гарри. Но я думаю, что ты, или твой начальник, или кто-то еще повыше должен избавиться от них. Просто это для нас слишком.
Мышцы Гарри парализовало холодом.
— Это все уже засекречено.
— Гарри, не будь дураком. Ты знаешь, что утечка — это только вопрос времени. Сведения украдут. Или используют. Единственный надежный способ — прикрыть это все начисто, пока информация не вырвалась на волю. Если она еще не вырвалась.
— Ты говоришь о других копиях?
— Конечно. И может быть, уже поздно.
— Бейнс, ты же знаешь, что мы не можем уничтожить текст. Гамбини об этом даже слушать не станет. У Розенблюма случится сердечный приступ. И они будут правы. Диски с Геркулеса — источник знаний, о каком мы и мечтать не могли. И выбросить их мы не имеем права!