листьями и цветами. Но, когда добрые создания закончили свое печальное дело, они остановились, показывая этим, что не знают, как им следует поступить дальше. Развед¬ чик снова обратился к ним. — Вы, молодые женщины, достаточно сделали, — ска¬ зал он: — душа бледнолицего не требует ни пищи, ни одежды... Я вижу, — прибавил он, взглянув на Давида, ко¬ торый открывал свою книгу, видимо приготовляясь запеть какую-нибудь священную песнь, — что тот, кто лучше ме¬ ня знает христианские обычаи, собирается заговорить. Женщины скромно отошли в сторону и из главных дей¬ ствующих лиц превратились в покорных, внимательных зрителей происходившей перед ними сцены. Все время, по¬ ка Давид изливал свои набожные чувства, у них не вырва¬ лось ни одного жеста удивления, ни одного нетерпеливого взгляда. Они слушали, как будто понимая значение чуж¬ дых им слов и чувство глубокой печали, которое должны были выражать эти слова. Взволнованный только что происшедшей сценой и сво¬ ими собственными чувствами, учитель пения превзошел самого себя. Он закончил свой гимн, как и начал, среди глубокого, торжественного безмолвия. Когда последние звуки гимна достигли слуха присут¬ ствующих, боязливые взгляды украдкой устремились на отца покойной, и тихий, сдержанный шепот пробежал сре¬ ди рядов собравшихся. Мунро обнажил свою седую кудря¬ вую голову и окинул взглядом окружавшую его толпу роб¬ ких, тихих женщин. Потом дал знак рукой разведчику, что¬ бы тот слушал его, и проговорил: — Скажите этим добрым женщинам, что убитый горем старик благодарит их... Голова Мунро снова упала на грудь, и он уже начал погружаться в то состояние оцепенения, из которого его вывела предыдущая сцена, когда молодой француз, о кото¬ ром упоминалось раньше, решился слегка дотронуться до его локтя. Когда ему удалось обратить на себя внимание погруженного в печаль старика, он указал ему на группу молодых индейцев, несших легкие, плотно закрытые носил¬ ки, а затем поднял руку вверх, показывая на солнце. — Я понимаю вас, сэр, — проговорил Мунро с напуск¬ ной твердостью, — я понимаю вас. Это воля неба, и я покоряюсь ей... Кора, дитя мое! Если бы молитвы убитого 837
горем отца могли иметь какое-либо значение для тебя, как счастлива была бы ты теперь!.. Идемте, джентльмены, — прибавил он, оглядываясь вокруг с величественным видом, хотя страдания, искажавшие его измученное лицо, были слишком велики, чтобы он мог скрыть их. — Наш долг выполнен, идемте отсюда! Хейворд повиновался приказанию, заставившему его удалиться от места, где он чувствовал, что каждое мгнове¬ ние может потерять самообладание. Пока его спутники садились на лошадей, он успел пожать руку разведчику и повторить уговор встретиться с ним в рядах британской армии. Потом он вскочил в седло и, пришпорив коня, подъ¬ ехал к носилкам, откуда доносились тихие, подавленные рыдания Алисы — единственный признак ее присутствия. Таким образом все белые люди, за исключением Соко-« линого Глаза — Мунро с опущенной на грудь головой, Хей^ ворд и Давид, ехавшие в грустном молчании в сопровожу дении адъютанта Монкальма и его свиты, — проехали пе¬ ред делаварами и вскоре исчезли в густом лесу. Но делавары не забыли тех, с которыми их связало об¬ щее горе. Многие годы спустя в их племени все еще ходи¬ ла легенда о белой девушке и молодом воине-могиканине. Через разведчика они узнали впоследствии, что Седая Го¬ лова вскоре умер, а Щедрая Рука отвез его белокурую дочь далеко в селение бледнолицых,*где она наконец перестала лить слезы и лицо ее снова начало озаряться улыбкой. Но это события уже позднейших лет. А пока Соколиный Глаз вернулся к месту, куда его влекло с неотразимой силой. Он поспел как раз вовремя, чтобы бросить прощальный взгляд на Ункаса, которого делавары уже облекли в его последнюю одежду из звериных шкур. Индейцы останови¬ лись, чтобы дать разведчику возможность бросить долгий любящий взгляд на черты усопшего; потом тело Ункаса завернули, с тем чтобы уже никогда не открывать. Высту¬ пила процессия, похожая на первую, и все племя собра¬ лось вокруг временной, могилы вождя — временной, так как впоследствии его останки должны были покоиться сре¬ ди останков его соплеменников. Делавары шли к могиле Ункаса. Вокруг новой могилы были те же серьезные, опечаленные лица, царило то же гробовое молчание, наблюдалось то же почтительное ува¬ жение, как и у могилы Коры. Тело покойного было поме¬ 838
щено в сидячем положении, в позе, выражавшей покой, ли¬ цом к восходящему солнцу; вблизи него были положены орудия войны и охоты. Могилу зарыли и приняли меры, чтобы защитить ее от нападения диких зверей. Погребение было окончено, и все присутствующие обра¬ тились к следующей части обряда. Чингачгук снова стал предметом общего внимания. Он еще ничего не говорил, а между тем все ожидали услышать что-нибудь поучительное от такого мудрого воина. Созна¬ вая желание народа, суровый, сдержанный воин поднял голову и открыл лицо, до тех пор скрытое в складках одежды, и твердым взглядом обвел всех присутствующих. Его крепко сжатые, выразительные губы раскрылись, и в первый раз за всю долгую церемонию голос его прозвучал так, что был слышен всем. — Зачем печалятся мои братья? — сказал он, смотря на скорбные, угрюмые лица окружавших его воинов. — О чем плачут мои дочери? О том, что молодой человек по¬ шел на счастливые поля охоты, что вождь с честью прожил время своей жизни? Он был добр, он был справедлив, он был храбр. Кто может отрицать это? Маниту нуждается в таком воине, и он призвал его. Что же касается меня, сы¬ на и отца Ункаса, то я — лишенная хвои сосна на просеке бледнолицых. Род мой удалился и от берегов Соленого Озе¬ ра и от делаварских гор. Но кто может сказать, что змей племени позабыл свою мудрость! Я одинок... — Нет, нет! — крикнул Соколиный Глаз. Он все время пристальным взглядом смотрел на строгие, словно застыв¬ шие черты своего друга, сохраняя самообладание, но тут не выдержал. — Нет, сагамор, ты не одинок! Мы, может быть, различны по цвету кожи, но нам суждено идти по одному пути. У меня нет родных и — я могу сказать, как и ты, — нет своего народа. Ункас был твой сын, краснокожий по природе, и, может быть, ближе тебе по крови, но, если я когда-нибудь забуду юношу, который так часто сражался в битвах бок о бок со мной и спокойно спал рядом в часы отдыха, пусть тот, кто создал всех нас, какого бы цвета мы ни были, забудет меня! Мальчик покинул нас, но ты не одинок, сагамор! Чингачгук схватил руку разведчика, в горячем порыве протянутую над свежей могилой Ункаса, и в этой друже¬ ской позе два мужественных и неустрашимых воина скло- 839