Чтоб на пологих крышах
месяц сушил рога,
пели октавой выше
жёлтые берега.
Чтобы без проволочки
в синюю благодать
дети любили строчку
Пушкина отпускать.
Дети и небо
С клёкотом голубиным
вышли из школы дети,
и небо Уймонской долины
раскинуло свои сети.
В небе весенним утром
солнечно и уютно.
Плавают парашюты,
словно монгольские юрты.
Дети глядят на дорогу,
что проложил истребитель
к чудным чертогам Бога,
в солнечную обитель.
Души их зацветают,
просят тепла и ласки.
А где-то сады Китая
и ледники Аляски.
Ветра напевают инку
песню суровой битвы,
и Азия под сурдинку
читает пескам молитвы.
Снег сгребает лопатою –
крышкою от ноутбука…
В Белогорье зима, и не видно блистающих радуг.
Деревенская сага и брага ведут меж собой разговор.
Сбой режима работы – не лучший от жизни подарок,
и литовке в чулане ромашковый снится простор.
А зима – от ума и плохих новостей… Неразборчив
почерк белых равнин, что бегут от окошка к тебе.
Мириадами радужных, светом пронизанных строчек
замелькает дорога, и станет просторно в судьбе.
У тебя ребятишки с утра занимаются боксом
и блестит журавля полированный воздухом рот,
а когда на коне, в лисьей шапке ты едешь в Усть-Коксу,
он летит над тобою и крыльями небо стрижёт.
Я и сам не пойму, по какой задержался причине
в этом мире забот, и живу, и пою не дыша.
Может, это пралайя – любви, человечьей кручины,
и всё то, что я вижу, желает надолго душа.
В Белогорье зима – по алтайским поверьям наука,
как себя создавать, и твой младший сынок во дворе
снег сгребает лопатою – крышкою от ноутбука…
Может, так оно лучше – в заботе, в работе, в игре!
Открытие Алтая
Я в розовой дымке
слова не приемлю.
Открою в улыбке
алтайскую землю.
Живую, таёжную,
с вышками гор,
где песню дорожную
дарит простор.
Где реки форелью
под солнцем блестят,
и пальцы – свирели,
и дерево – стяг.
Где тянутся вёрсты
Зелёной Ордой
и падают звёзды
тебе на ладонь.
Признание
Алтай,
ты из песка и камня
(не дотянуться
до тебя руками).
Ты жизнелюб
и веришь в высоту,
как верит пахарь
в чёрную версту.
Тебя алтайки-девушки утрами
вплетают в косы
красными бантами
и в лад с ветрами синими
поют…
О, мой Алтай,
небесный изумруд!
Золотистый свет, извлекаемый
из чтения
Раскрою Чорос-Гуркина словарь,
читать Алтай до поздней ночи буду.
И чистит нота – звука государь –
заросшие осокою запруды.
Дарует память рыцарских побед
живую речь со скачками и штофом,
и в мире скорби золотистый свет
цветёт над азиатскою Голгофой.
Рассказ охотника,
промышляющего на Алтае
соболя и лисицу
Переболею
горною страной,
но к осени
вернусь сюда
с женой –
угрюмой девкой
в кофте из песка
по имени
Зелёная Тоска.
И буду скукой
будни подметать,
расшатывать
дубовую кровать,
и буду метить
горные снега
изношенной
подмёткой
сапога.
Наказы Алтаю
Алтай, ты –
Минотавра лабиринт!
И день в трубу подзорную
глядит,
и тянется
к карандашу рука,
чтоб записать в тетрадку
облака.
Алтай, умойся
утренней росой,
мальчишка мой,
чумазый и босой!
Играя в мячик,
горы не тряси,
и радугу к обеду
принеси.
На перевале
Ночь в зеркалах озёрных
отражена эффектно:
чёрная шаль озона
прячет луну из фетра.
Вниз не смотри, не надо:
люди и их заимки
чёрного шоколада
съели и спят в обнимку!