что слушал раскаты грозы.
Садись. Казахстаном укройся,
Монгольскую степь притяни.
Уж больно обильные росы
нам выпали в летние дни!
Китай, если нужно, в дороге
связав в золотые снопы,
с молитвою чистой и строгой
сложи у звериной тропы.
Хотел ты на Азию сбрую
надежд человечьих надеть?
Тебе я возможность дарую,
как сыну степей, умереть.
С котомкой вчерашних отрепий
и с беркутом ярым в груди.
Вот Азия! В жёлтые степи
с поклоном сыновним войди».
Степные песни
Припевом служит
Горный мой Алтай
для песни
про степной монгольский край.
Про всплески
одинокой тишины
поют пески,
в разлуку влюблены.
И степь волшебной чашей,
до краёв
полна летучих,
ситцевых ветров.
Так на просторах
Азии родной
и льются песни
звёздною рекой!
Возвращение Чингисхана
Как много солнца и коней
в пустынной Азии моей!
И Тень из шёлковой жары
шьёт невесомые шары.
(На них когда-то Чингисхан
летал на совещанье стран
во сне а, может быть, и так,
устав смертельно от атак).
Сегодня новую весну
я в памяти своей несу,
где Чингисханом у котла
мешает рис ночная мгла
и вспоминает про поход
на Русь – соседний огород.
Следы
Дремлют в Азии следы
от воды и до воды,
от песка и до песка…
Жизнь осёдлая – тоска!
Их оставил человек
одинокою ногою,
доедая чебурек
у колодца под луною.
И с тех пор хранят следы
тайну Нового Завета
от воды и до воды,
от поэта до поэта.
За весенним дождём
– Куда направляешься, странник?
– Иду за весенним дождём.
– Чтоб душу песком не ранить,
со мною вместе идём!
Застанем дождь на просторе
сибирских лесных дорог
и, позабыв о горе,
наполним влагой сапог!
– Иду покупать верблюда
на ярмарку в Бухару.
Пустыня блестит, как чудо,
как самовар в жару!
Я кисть в золотую краску
восторженно окунал,
и обратилась в сказку
светившая мне луна!
– Я это узнать не в праве,
поскольку люблю комфорт,
и сон в золотой оправе
не лодка, а только – плот.
Общаясь с песчаной далью,
полюбишь её навек.
Кати лимонное Дао
без спутника, человек!
Жёлтый Владыка
Владыка Азии с укором
глядит на басмача и вора,
и залетевшею пчелой
тревожит воздух надо мной.
Куда ни глянь, повсюду кости
верблюда – корабля пустынь,
и пулемётом на погосте
строчит из памяти Хатынь.
Ползёт булыжник – черепаха,
и ветер, любящий ворон,
сдувает с темени папаху,
в науку чисел погружён.
Владыка Азии дозором
обходит горы из песка,
и заметает лисьи норы
его державная тоска.
Вот встреча Жёлтого Владыки:
«Привет, Алтай!» «Привет, Поэт,
монгол-казах-китаец дикий,
в папахе утренних побед!
Уполномоченный бороться
за новой Азии тропу,
глядящий в глубину колодца,
как астроном в свою трубу!»
Тишина в пустыне
Бегут мои равнины
в малиновую даль,
как будто именины
здесь празднует печаль
на перепутье кочек
и золотой луны,
и нового не хочет,
и брови сведены
в одну волну речную,
катающую звук
по сердцу, по песку ли…
И – тишина вокруг!
Певцу Азии
Ты – бегущий поток,
ты – слеза января,
ты глядишь на Восток
как ночная заря.
Всё в тебе пополам,
всё перечит в тебе
планомерным огням
и привычной судьбе.
Встань. Умойся росой
равнодушных равнин
и с улыбкою спой
свой обещанный гимн.
Эхо времён
Пахнет обочина
тиной речной –
Азия смочена
конской мочой.
Красноармейцы