увидав пучок пырея,
обсуждают неполадки
в ходе раннего апреля.
И бегут в живой заботе
о делах весенних тени,
обретая атом плоти
и сознание растений.
Поющий малахай
Малахай кочевого монгола
запоёт над песками виолой,
и горячий степной суховей
удивится работе своей.
Остановит песков переброску,
позовёт облака из-под Орска,
и с размаху, поющей стеной
упадёт на удушливый зной.
Веселее звучи, малахай,
дождь в монгольской степи вызывай!
Богдыхан
В свистульку дует Богдыхан,
и дождь Монголию ласкает,
и пять больших соседних стран
цветут от края и до края.
Вот за цветком нагнулся он,
улыбкой радуя весёлой,
и голубеет в поле лён,
и лист растёт на ветке голой.
Но вот с лугов летит оса
и в щёку жалит Богдыхана…
Гремит внезапная гроза
и в цветнике война вздыхает!
Небылицы, сочинённые ветрами
Золотые трубы – сосны –
для влюблённых глаз – отрада.
Ветер гонит мимо солнца
облаков живое стадо.
Чтит Монголия обычай:
утром воду из колодца
для нужды утробы бычьей
зачерпнуть холодным солнцем.
И три ветра, три поэта,
сочиняют небылицы –
зёрна праздничного света
в синеву бросают птицам.
Буддийская притча
– Цвет цветной? – спросила Осень,
надевая плащ лимонный.
Молча выслушали осы
и доверчивые клёны.
В буераке, где на ветках
просыхала паутина,
принялись искать ответа
мошки, чуждые рутине.
И согласием ответил
дуб, растущий у дороги,
память об ушедшем лете
уронив себе под ноги.
Осень выпучила глазки –
два пенька в узорах трещин –
и сказала: – Это сказки
с окончанием зловещим!
И продолжила умело,
словно знающий учёный:
– Значит, синий – это белый,
а лимонный цвет – зелёный!
Штрихи к портрету
Монголия магнолии не знает,
но книга тишины её – резная,
и в этой книге знойные ветра
рассказывают разное с утра.
Спиралями уходит в Мирозданье
живая степь, по цвету – золотая,
по звуку – Бах студенческой поры,
в воскресной школе моющий полы.
И влюблена в пасущихся коров
Монголия подсолнечных ветров.
Лама из Луксора
Ах, что за юрта: войлочные стены
и дымоход, как выход запасной!
Стоит на самом краешке Вселенной
та юрта с простодушною женой.
Но лама, мой знакомый из Луксора,
безмерно строг к уютному жилью,
предпочитая каменные горы
у синей Ойкумены на краю.
На завтрак – хлеб, на ужин – ожерелье
из дальних звёзд, мигающих во мгле,
и можно жить, душою не старея,
на этой неухоженной Земле!
Монгольский тюльпан
Поют земляные лягушки
под яркой монгольской луной.
Концерт их шагами нарушен
и ружей бряцаньем – за мной!
Ах, это любимец равнины
и снов персонаж – Чингисхан –
идёт отмечать именины:
родился монгольский тюльпан!
Расправил зелёные крылья,
раскрыл для осмотра цветы,
победу творя без усилья
оружьем земной красоты.
Беглым взглядом
Сосновые шурупы,
топор, пила и стих.
Кто создал этот купол
из досок голубых?
Кто присягнул рассвету
с его молочным сном
летать весенним ветром
за лунный окоём?
Монгольская равнина
в колючках и песках
сухую чешет спину
руками черепах.
О сусликах, лисицах
и змеях с давних пор,
желая зарядиться,
заводит разговор.
Равнину на рассвете,
когда пески метут,
застёгивает ветер
на пуговицы юрт.
Миражи
Бескрайность убегающих равнин
мальчишку удивляет неуютом.
Растёт с заплечной сумкой бедуин,
к обеду в полный рост являясь в юрту.
Тушканчик по оттенку желтизны
определяет будущее края,
и в голубую скуку влюблены