Азия – звук, исходящий из синего,
яркий, светящийся звук.
Вслед ему жёлтый, оттенка красивого,
светит песками разлук.
Взять этот звук бы для новой селекции,
сделать лекарством для ран,
да раздробил его ночью на секции
саблей-луной Чингисхан!
Звуки летят полукругом, по радуге,
сон украшая земли,
Азия звуком светящимся радует,
словно пески зацвели.
Монолог аксакала
Мой день не хорош, не плох:
такой он, как есть, мой день!
Течёт золотистый плов
по скомканной бороде.
В семье аксакала нож
всегда во главе стола,
и тем он уже хорош,
что режет хлеб пополам.
Разбрызгивая лучи
о лунный озёрный столб,
сухая полночь молчит,
как пахнущий стружкой гроб.
В её пустоте – зрачки
далёких степных огней.
И выданы басмачи
ногами своих коней.
О, Туркестан огня
и красных больших идей,
в охапку скомкай меня
и в новый халат одень!
Роняет звёздная ночь
в озёра живую нить.
Ни правому не помочь,
ни левого накормить.
Хозяин степи – сайгак –
читает Коран любви
дыханию пирога,
содружеству на крови.
Степная полночь молчит,
качая звёздную сеть,
и новой жизни ключи
мечтают замок иметь.
Там, где Ноев стучит молоток...
На Крещение щёлкают вербы
шоколадно-лиловой корой.
Из пружинистых веточек-вер бы
выбрать ту, что зовут золотой.
Что нальётся к приходу теплыни
изумрудно-пречистым огнём.
«Вот и я!» – посошком благостыни
постучится под утро в мой дом.
Но как отрок, не знающий жизни,
влип надолго в телесную роль,
я тропой испытанья капризной
пронесу эту давнюю боль.
И за гранью последнего утра,
за рекою, где правда живёт,
станут почки спасать, словно Будды,
бирюзовую дымку высот.
Расцветут и окрасятся к маю
перевалы зелёным огнём,
как Корана священное знамя
над пустыней, объятою сном.
И забота глубинного корня,
не забитая градом камней,
напитает, как Слава Господня,
основание будущих дней.
Словно книгу, я жизни читаю:
сотник, писарь, бродяга, кузнец…
И страница всегда золотая,
где любуется небом юнец.
Где сизарь, напитав синевою
свой оранжевый чуткий зрачок,
держит путь над людскою войною
к гуслярам, к кержакам, к Домострою –
там, где Ноев стучит молоток.
Родословная охотника
по имени Медвежья Лапа
– Мама, не твой сынок я,
рождённый утром в постели.
Я – сын далёкой дороги,
сухой алтайской метели!
– Чего говоришь ты, глупый,
побойся бога Кудая!
Подай мне крупы и луку,
и молока подай мне!
– Не твой я, мама. Бахилы
не ты мне утром надела.
Мне ветер звенел уныло
на зимней равнине белой.
Стелила ковёр мне вьюга,
а нож с алмазной насечкой
был ближе любого друга
в своей простоте сердечной!
– Ну, хватит болтать пустое,
не нужное жизни этой,
а то родишься луною,
никем в ночи не согретой!
Сказки об Орле и умной Чуди
Чу, слышишь: застучали всюду двери,
то запирают Азию на ключ!
Бегут в чужие земли люди, звери,
не виден звук, не слышен даже луч!
Но вот луна восточным опахалом
взошла над территорией потерь
и до утра заткнула рот амбалу,
что запереть пытался дверь!
И сказки об Орле и умной Чуди
вновь слышат у костров степные люди.
Основы самоврачевания
Амыру-пастуху в расцвете лет
понадобились юные берёзы
и бабочки над клевером, и розы,
хранящие малиновый рассвет.
И друг-ручей Амыру-пастуху
пиликает на каменной свирели
хрустальный сон, святую чепуху
о том, как в небесах летают ели.
Что делать? Как найти ему врача,
что выжимает сок из кирпича
и эликсир любви даёт больным?
Да очень просто: над аилом – дым,
внутри – огонь, и всюду по аилу
летают косы Каначаки милой.
Поймаешь эти косы за концы,
и запоют весенние скворцы!