БЛАГОСЛАВЕН РАСШИРЯЮЩИЙ ГРАНИЦЫ
/Перевод Б. Камянова/
Ни востока нет, ни восхода в вашей еврейской стране,
Ни неоглядных просторов, ни вечных высоких гор.
Между домами и морем — пески да летучий сор.
Все страшно просто у вас, все аскетично вполне.
У вас не горы — холмы, до границы рукой подать,
Ваши деревья — карлики, всему остальному под стать.
В вашей еврейской стране стоит ослепительный день.
В темных очках дожидайтесь, покуда начнет темнеть,
И следите, как солнце заходит в вашей еврейской стране,
Раз уж нету у вас вершин, на которые стоит глядеть.
В моем же еврейском царстве есть утренняя заря,
Горы в нем высоки и воздух прозрачный свят.
Два дня пути до границы, реки есть и моря,
Всеми дарами недр край мой родной богат.
Смотрите вместе со мной на сияние горних снегов —
Такие высоты созданы разве что для орлов.
Дикие степи на тысячи миль, сады везде и леса,
Вольные птицы и самолеты здесь бороздят небеса.
Гомон детишек на пляжах Эйлата,
Лязг шестеренок в станках у истоков Евфрата…
И никто из евреев не видит границ никаких,
Разве только солдаты на дальних заставах своих.
Ну а сущность страны в самом сердце народном раскрыта:
Не Шаула то царство; то царство — Давида.
И об этом поют наши арфы: славьте Бога, столь щедрого к нам!
Из долины — к вершинам, в царский град, в восстановленный Храм!
Перевод Б. Камянова
МАМА И РУЧЕЙ
/Перевод Б. Камянова/
Может статься, к ручью моему,
что запомнил меня малышом,
где у берега плещется пень нагишом,
где зеленый плетень окружает сады,
вечно влажен, обрызган водой ключевой, —
приближается девушка, к кромке воды.
Эта рыжая девушка — мама моя.
Сбросит платье она в темноте у ручья
и в одной лишь рубашке из шелка войдет
в ледяные объятья струящихся вод.
Ароматы садов и безмолвье полей…
И отец мой пока что не встретился ей.
Я смотрю, как, прекрасна в своей чистоте,
моя мама выходит на берег, стройна,
как по шелку течет золотая коса…
Только взрослого сына не видит она.
Над ее головою во тьме — ореол.
Непорочна ее молодая краса.
Овевают ее ароматы садов.
Ночь сладчайшею негой полна,
созреваньем плодов,
а вокруг — тишина, тишина…
…Эту голову снег обметал серебром,
но немецкий палач ее кровью залил.
Сын за это преступникам не отомстил,
и не он тело матери в землю зарыл.
Перевод Б. Камянова
ВЕЛИКИЙ ПЕЧАЛЬНИК
/Перевод Б. Камянова/
Всесильный, в которого я не верил, покуда не был наказан,
горькую дал мне судьбу —
и сам разразился моим же плачем, исстрадавшись от моих ран.
Но и Он ведь страшно одинок,
и Ему не хватает кого-то, в чьих объятьях
Он бы душу Свою раскрыл,
кому поведал бы Свою великую муку.
Ведь Творец — не существо из плоти и крови, не человек,
и несоизмерима с нашей Его печаль.
Человек может согреться теплом других,
может сесть и выкурить сигарету,
выпить кофе или вина,
а потом уснуть и видеть сны до рассвета…
Все это Творцу недоступно, ибо Он — Бог.
Перевод Б. Камянова
«Козлоногие мрака сорвали цветы этой ночью…»
/Перевод Г. Люксембурга/
* * *
Козлоногие мрака сорвали цветы этой ночью,
И страшная буря цветы эти сбросила в море.
Я знал про все это: во сне я тревожном увидел —
Над садом забила фонтаном горячая кровь.
Меня разбудило звенящее золото утра,
Но сон мой остался со мной тайным знаньем:
Страна расстилается, полная золотом теплым,
Но лето покинуло нас.
ОТ ИМЕНИ БЕЗМОЛСТВУЮЩИХ МЁРТВЫХ
/Перевод Г. Люксембурга/
Я кровь от крови, пролитой
Эфраимом из Хульды
Он мертв... Я жив и требую: верните жизнь ему!
Вы, вы, чиновники из грозных канцелярий!
Я — кровь от крови всех растерзанных в "Слободке",
Я — кровь убитых Цфата, Эйн-Зейтим,
Я — кровь кварталов Иерусалима, Тель-Авива.
Я — кровь всей крови, пролитой в Сионе.
Они мертвы, я жив... И требую от вас
Вернуть им жизнь —
Чиновники из грозных канцелярий!
Вы виноваты в том, что льется кровь в Сионе.
Вы, как арабы и Эдом, повинны в смерти.
Вы маленький народ мой обольстили сказкой,
Чтоб он пахал, трудился и не думал,
Какой вулкан извергнется под ним.
Верблюдом стал народ.
И потому он пал в бою с арабским зверем.
Кто знает — как баран или солдат...
Я жив и требую от вас: верните жизнь ему,
Чиновники из грозных канцелярий!
Перевод Г. Люксембурга
СЫНЫ МОЕГО НАРОДА
/Перевод Г. Люксембурга/
Я видел мой народ, промокший среди гоев
От крови, и от слез, и от плевков врагов, —
Промокший, словно кони под дождем.
Их лица скрыты, как в мешках с овсом...
Когда ж утихла страсть, и варвары устали
Плевать в евреев, резать, лаять, бить, —
Я видел мой народ сидящим в лавках:
Они сидят и взвешивают что-то,
И режут полотно, и разливают вина,
Соленую и дохлую из бочки тащат рыбу.
И день их к вечеру срывается и жмется
К вчерашним и позавчерашним дням;
И эти дни, как сельди в бочке, сжаты.
А после — записи ведут до полуночи:
Доходы — жирным ассирийским шрифтом,
Расходы — римским росчерком имперским,
Для пропитания и свадьбы сыновей.
И далеко — Страна Израиля,
Как остров под водой, и нет его
На глобусе средь хлебных островов.
Мессия — среди умерших царей,
А слово «царство» — в мусоре на свалке.
1928
Перевод Г. Люксембурга
ЕЩЁ НАСТУПИТ ЧАС (Отрывок)
/Перевод Г. Люксембурга/
Я, поэт поколения учителей-санбалатов,
Учеников, в крови которых — ни силы, ни величья предков,
Кричу вам, знающим язык мой,
Моему поколенью и поколению грядущему:
Как с пылающего Синая, приказ единственный —
И ничего святее в мире:
Дважды — кровь за кровь!
Дважды — огонь за огонь!
И семижды семь — позор всем врагам!..
Не верьте Флавия потомкам!