Но "Венера Милосская несомненнее принципов 89 года" (Тютчев). Всякая истина сомнительна, тайна женщины несомненна. А потому и "искусство нам нужно для того, чтобы не умереть от истины" (Ницше). Загадки природы неисчерпаемы, "Говоря о природе, каждый высказывает (выражает) только самого себя" (Гете). А чудо ребенка вообще необъяснимо, потому что в нем нужно видеть превосходящее нас существо. "Слабость велика, сила ничтожна... Гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому, что утвердело, то не победит" (Лао-Цзы).
Конечно, ни природа, ни женщина, ни ребенок сами по себе мир не спасут. Природу нужно защищать, женщине покоряться, ребенка возвеличивать. Красота, таким образом, должна присутствовать в контексте повседневной жизнедеятельности. "Прекрасно только то, чего нет" (Жуковский). Следовательно, должно быть то, чего нет. Так вот спасение мира в красоте и есть утверждение творческого начала в жизни. "Прекрасное — это та часть ужасного, которую мы можем вместить" (Рильке). Значит, красота есть истина в заблуждении относительно природы. Заблуждение довлеет, но в части истины природа в нас нуждается. Сама красота в общественной жизни стандартизируется, производится, ограждается, что сводит ее к мере уродства. Но персона женщины ("таинственной незнакомки" А.Блока) всегда есть предпосылка, исток творчества. В конечном счете все творческое — из женского начала в человеке. Но мы боремся с уродством, ограничивая его в роде (через моду, имидж, вкусы и т.д.). Ищем и не находим этой меры уродства, потому что ее в природе не существует. И наоборот, мера уродства нужна, чтобы в виде нее потребить (или истребить) красоту. Жизнь иллюзорна (особенно в атомизированном, собственническом) мире, потому что мы за "красотой" усматриваем уродство, в то время, как подлинная красота — за уродством. И, может быть, это красота Квазимоды, а не какой-нибудь поп-звезды?! В таком случае схватывается единство красоты в природе, женщине и ребенке. Красота — за заблуждениями в природе, за мерой уродства в общественной жизни, за слабостью как силой в ребенке. И вся культура на пороге XXI века должна быть переоценена в ценностях из этих позиций. Тут уже нет материальной и духовной культуры, а есть сплав идеального и реального. Не язык господства, а язык смирения нужен для спасения. И смиряемся мы не перед идолами, а перед тем, что несказано. Нам необходима тотальная экологизация, утверждение женского (творческого) начала в жизни и самовоспитание (очищение) перед ребенком. И, возможно, такая культура начнет утверждать себя не на активистском Западе и не на пассивистском Востоке, а именно в Евразийской ойкумене.
Разрешима ли экологическая проблема?
В чем проблема: ситуация, кризис или катастрофа? По М.Веберу, у каждого века своя «больная проблема», но эта не очередная «больная проблема», а скорее даже «неизлечимая» проблема проблем, связанная с самим существованием человека и человечества. Суть ее в необратимости разрушительных процессов в природе, усиливающемся цивилизационном кризисе, духовном вырождении человека
Собственно, глобальных проблем в канун XXI века не много, а это одна и та же проблема — проблема экологии как защиты дома человечества. Не среды обитания, а самого человечества. Все остальные проблемы не просто сопряжены, а по сути есть та же самая экологическая проблематика — демографическая, сохранение мира, болезней цивилизации и т.д. Почему? Потому что это даже не научная проблема, а духовно-нравственная, т.е. философская, требующая для своего решения мудрости. А не просто специальных знаний. Нужно единство слова и дела, мыслей и образа жизни. Это с одной стороны. С другой — требуется общепланетарное единство человечества. Зло в обособлении, добро в единении. И собственно, экологическая катастрофа, к которой мы катимся, и означает, что «мир не только лежит во зле»» (с библейских времен), но зло восторжествовало над попранным им миром. Сатана ликует. Небытие подмяло бытие. Наступили и сгущаются сумерки цивилизации, о чем неоднократно предупреждали мыслители прошлого.