Человека все еще нет, потому что он все знает, он может оказаться у себя в бытии лишь в незнании. Но одновременно и быть и знать не может. Точнее, когда мы знаем, я не есть, когда я есть, мы не знаем. Так что тут нужно учитывать различие субъективного и субстанциального в познании. Но тут и различие сущего и должного. К сущему относится знание, должным является бытие человека. Человека нет, он должен быть, знание не относится к бытию, но к сущему, которое нуждается в отсутствующем должном. Должное не основание, а надстройка — добро, истина, красота. Бытие человека не здесь и теперь, которое может быть познано, а в долженствовании перед миром — в подъеме над собой и сущим.
Если все есть сущее, то мир покоится на ничто. Парменидовский панонтологизм несостоятелен или ограничен миром наличным.
И всякое философствование есть возведение должного над сущим. Согласно Ортеге практическая проблема в том, чтобы то, что есть было; теоретическая проблема — чтобы то, что есть не было. И философия должна стать духовной сердцевиной экологии как долженствование. По существу своему сущее как бытие не справляется само с небытием и нуждается в должном. Так что в целом здесь схема: сущее — не сущее — должное. Должное дано в многопорядковости сущности. Должное тот предел, в силу которого держится сущее. Уровни проявления должного даны в том, что природа не есть нечто определенное, не есть порядок, а стихия. Общество никогда не может быть самодостаточной субстанцией и всегда чревато революциями, эволюциями. Человек никогда не есть то, что он есть. Упор должен быть сделан именно на принципе долженствования, а не «онтологически должном», что равно «развивающейся материи», «законам истории» и т.д. И наоборот, за всеми этими понятиями скрывается принцип долженствования, в реализации которого философствующий субъект и порождает их.
Должное есть то, чего нет. Но без чего сущее не может обойтись. Долженствование как философский принцип означает выдвижение основ мира на место небытия. Объяснение небытийного бытия, в виду его несамодостаточности, из бытийного небытия.
Сущее не есть сущность, относимая лишь к классу явлений, оно не есть просто бытие, которое открыто небытию, оно есть и субстанция как подпорка вещей. Сущее не есть и весь универсум Сущее = существующее как таковое, которое не допускает вне себя ничего иного. В этом его сходство с субстанцией как самодостаточностью сего мира. Но здесь акцент делается именно на том, что это есть сей мир в его самодостаточности. Не ограниченный эмпирический мир, а мир действительно самодостаточный. Сущее в этом смысле даже не понятие, определить его скорее невозможно (Хайдеггер и его опыт), всякие его определения перескакивают через него (сущность, субстанция и т.д.). Оно может быть унижено в идее, опущено до материи, но это именно то, что есть не объективно, не субъективно. Должное же есть то, чего нет. При этом мы исходим всякий раз (в познании ли, в творчестве ли — «навевая сон золотой») фактически из должного, хотя теоретически как будто бы из сущего.
И тогда получается, когда мы знаем, я не есть, но должен быть, отвечать за то, что мы знаем. Отвечать за ближнего, за дальнего. Знание-то может быть и сила, но именно за это нужно отвечать. Субъекту — человеку взваливать на себя тяжесть субстанции — человечества. Я, разумеется, ничего не знаю (Сократ) и в том и есть, но потому и несу ответственность за наши знания о сущем.
Но может быть Новый Адам сможет и знать, и быть? Знание и бытие были разорваны, потому что человек не хотел быть, но лишь знать или был, для того чтобы знать, но не знал, для того чтобы быть? Или он хотел знать лишь себя, а потому и не был? А истина бытия в том, чтобы не себя знать, а мир? Мы не знаем мира, потому нас и нет. Мы знаем себя, потому и мира нет, а лишь его обломки, фрагменты соответственно обособленным, автоматизированным индивидам.
Сущее и заключено в развалинах цивилизаций. Это пустыни на месте бывших оазисов. Но это и железобетон урбанизированного мира. Сущее жестоко, непроницаемо, расчетно, фактично, самодостаточно, убедительно, победительно. И дряхлому Адаму в нем уютно. И обособление индивидов в сущем усиливается, точнее наоборот, сущее усиливается в обособлении, войне всех против всех. Природа страдает как заложница в столкновении интересов индивидов, групп, стран, систем.
Отчуждение неизбывно, полифункционально. Это феномен, не поддающийся ни под одну умопостигаемую сущность. Понять его из него самого невозможно. После Гегеля, Фейрбаха Маркс (молодой) связывал отчуждение с разделением труда, частной собственностью, отношениями чистогана, товарным фетишизмом. Отчуждение, по Марксу, есть опустошение деятельности, в результате которой человеку противостоит чуждая ему вещная форма. Собственность и отчуждение, говорит Маркс, — это одно и то же. Только в одном случае говорится о результате, в другом — о процессе. В принципе Маркс прав, но только в принципе. Отчуждение, конечно, в основе своей сводится к собственническим отношениям. Делая установку на это обстоятельство, Маркс делил всю историю на: 1) отношения личной зависимости; 2) отношения личной независимости, основанные на вещной зависимости; 3) свободную индивидуальность.