Так что природа испытывает негативное познание человека-социума. Разве что в художественных творениях — в полотнах музеев, скульптурах на площадях, в поэтических вникновениях, трагедиях и сатире и т.д. — природа позитивно познает человека.
Но что это значит, каков смысл этого «познания»? Видимо познание здесь сродни признанию. А оно для человека дано в проблесках опознания себя в природе. «И пусто на сердце от снятого урожая» (М.Цветаева). «Мне грустно, печаль моя светла» (А.Пушкин). Во всем искусстве это присутствует.
В постмодернистских сентенциях: «Не сейте, не жните, а только рвите» (Делёз), «деконструкции» (Деррида), «смерти автора» (Барт) и т.д. даны судорожные, может быть последние усилия вырваться из тисков цивилизации, но не культуры так таковой, в которой природа познает человека. Хотя она все больше его отвергает, что и представлено экологической проблематикой. В самом даже слове «природа» присутствует инструментальное, потребительское, даже пренебрежительное отношение к окружающей среде как фону, источникам энергии и т.д. Мы в роде, она при нас. И род беспредельно наступает на природу, кромсая, исчерпывая, портя ее.
И, может быть, невольно думаешь, что происходящие природные катаклизмы, обрушивающиеся на цивилизацию, — это наказания, которые являются расплатами за активизм субъекта как субстанции. А.Блок воскликнул в связи с гибелью «Титаника»: «О, еще жив океан!» И должен действовать принцип ахимсы, воздержания от деятельностного активизма, восходящего от немецкой классической философии, а впрочем в виде антропоцентризма вплоть до Протагора, с его пресловутым: «Человек есть мера всех вещей. Существующих, что они существуют, не существующих, что они не существуют». На самом деле антропоцентризм есть субстанциальная «дыра» человека, унгрунд (бездна) Якова Беме.
При этом природа выпадает из мира человека. Это совсем не одно и тоже. Мир субстанциально социетален, природа субъективно внеположена. И собственно при этом, конечно же, никакого познания миром человека нет. Он лишь властвует над ним, как, например, общее над единичным у Гегеля. И только тогда, когда «мир» и «природа» сольются в гармоническое целое, обнаружится сам подлинный человек, вместо нынешнего мнимого существа, вообразившего себя господином над всем остальным миром.
Как это возможно? Появившиеся в обществе явления: от трансвеститов до террористов-смертников, говорят уже о развале «мира человека». Все это нужно оценивать не как просто аномалии, а как прорывы природы в качестве естества человека в его закругленный, упорядоченный, самообоснованный «мир». Ну, разумеется, при этом опять-таки мир не познает человека, а испытывает его на прочность субстанциализированности. И то, что этот мир трещит по швам, так или иначе нужно признать.
Познание миром человека есть принцип долженствования, которому нужно подчиниться без всяких оговорок, условий, расчетов на добычу, прибыль, успех. Преимущество должного над сущим, теоретически утверждаемое в истории философии от идей Платона до идей коммунизма, практически опрокидывалось превозможением сущего над должным. Сам мир, который бы познавал человека, обнаружится, когда возникнут отношения к нему в самоопреодолении, самоотдаче, самопожертвовании. Необходимо «благоговение перед жизнью» (А.Швейцер). А, впрочем, это схвачено уже в библейском завете: «Кто сохранил свою душу, тот ее потерял, кто отдал душу, тот ее обрел». Тут не может быть способов, проектов, программ, каким образом перейти от активистского познания мира человеком к аутентичному познанию миром человека.
Должное в мире, а не в человеке, и оно оборачивается ответственностью его как сущего при всей ограниченности перед бесконечным миром. Не в объективности нужно постигать мир, а в его гармоничности. Многообразие субъектов раскрывается перед единством мира. Сущее тем самым подчиняется должному, а не подменяет его, как это происходило периодически в истории, будь то войны, революции или даже современные реформы.
Мир может познавать человека, если он откажется от жестких схем, односторонних взглядов, своекорыстных отношений к нему. Почему первыми спасутся грешники? К чему стремились подвижники, святые? От чего пишутся стихи? Общий ответ: при подчинении познания мира человеком познанию миром человека. Известный тезис о том, что «свобода есть познанная необходимость», нужно переосмыслить так, что это не внешняя необходимость, которой нужно следовать, а осознание и реализация своей необходимости миру. Который, конечно же, может обойтись без меня, но именно в этой ненужности я должен обрести себя. Не в предложении себя как «преобразователя мира», а в служении, смирении, укрощении своих нравов перед миром.