He от других форм сознания нужно идти к религии, а от религии — к другим формам сознания, чтобы от бога прийти к миру, а не от мира к богу. Потому что не бог в мире, а мир в боге нуждается.
Впрочем, наверное тут дело и в отцах церкви, которые устраивают некую конкуренцию с художниками, моралистами, учеными или попросту ограждают религию от всего светского, «подпускают» туман в свои дела, вместо того чтобы укреплять веру всеми возможностями. Религия не частное, а всечеловеческое дело, которому должно быть подчинено все общественное.
Так что проблема не в том, чтобы как-то опосредовать всю реальность в качестве промежуточной в душе и духе, имманентном и трансцендентном, а в том, чтобы определить ее как уже опосредованную в религиозном взгляде на мир. Задача в том, чтобы оправдать реальность в боге. И тем самым утвердить и реальность бога.
Мир уже задан, предопределен и остается его только понять. То есть мир вообще понимается именно потому, что он задан, но к тому же он еще должен быть описан, объяснен. Если мы с миром одно и то же, то потому он и понимается нами, и в то же время это значит, что он предопределен в боге. Но если от мира в целом оторваться нельзя (его можно только пройти в направлении бога), то в частном порядке от мира нужно дистанцировать, то есть подвергнуть его объяснению.
Идя от мира к богу, мы не только мир теряем, но и бога превращаем в абстракцию. Идя же от бога к миру, и бога "усиливаем" во всемогуществе, и мир оправдываем в истине, добре, красоте.
Но сторона ли человек в диалоге с богом? Является ли человек с его душой равноправным субъектом, в отношениях которых может быть уложен весь мир? В том может быть и дело, что человек не сторона, а феномен в континууме имманентного и трансцендентного, душевного и духовного; в этом и смысл "третьего существа" — человека. Потому что, будучи стороной, человек не мог бы знать мира да и с богом не мог бы иметь дела. Он, конечно, может быть стороной, но тогда мир теряется в "чистом" диалоге с богом, а бог унижается до партнера, в связи с которым устанавливается господство над миром.
Человек не может быть сам персонификацией имманентного предела мира. А если даже и так, то есть если человек находится в этой оппозиции к богу и простреливает мир в направлении к нему, то его и нужно стронуть с этого застывшего положения. Имманентное, конечно, находится в человеке, но оно не зависит от человека, им человек не владеет, с ним человек не совпадает (против тупости единичного бытия). Человек — это "мировая дыра", это круг душевно-духовного бытия, это ореол мира вообще в стержне имманентного и трансцендентного.
Что же такое это имманентное в человеке? Оно может быть определено в человеке, хотя и не зависит от него. Небытие, ничто, Унгрунд — "бездна" (Я.Беме); мрак, тьма, высвечиваемая в божественном свете. И человек не есть актуально ничто, даже во всей своей ничтожности он стремится быть чем-то, третьим существом. При этом, разумеется, человек не такой субъект, который, исходя из себя как точки опоры в мире, укладывал бы мир слева направо, снизу вверх в какую-то картину, где имманентное и трансцендентное представали бы как внешние пределы мира. Проблема в том, что имманентное мира в нем самом (человеке). Он сам находится, пребывает в мире, озабочен им, захвачен им. И мир человека не треугольник или расщепа, раскрытая на трансцендентность мира из плотного, непроницаемого субъекта, а жизнедеятельность самого человека, стремление от внутренней тьмы к внешнему свету. Мир человека описывается в движении из внутреннего к внешнему. И истина постигается не во внешних сопоставлениях вещи с вещью, жизни и смерти, добра и зла, красоты и безобразия, то есть не в объективности, а субъективно, через себя, во взоре души, во вкусе духа.
Истина есть сама жизнь человека от тьмы к свету. И дело здесь не в том, что "свет во тьме светит", а сама тьма светит. То есть свет во тьме, конечно, светит, но необходимо, чтобы именно тьма в человеке (его душевно-духовными усилиями) засветила в мире. В этом предназначение человека. Свету из мира, божественному свету должен откликнуться свет изнутри человека. Стало быть, в этом и душевно-духовная жизнь человека, что он должен сжигать свою телесность. Свет трансцендентный не может сам по себе проникнуть в со всех сторон закрытый, непроницаемый мрак в человеке. Человеческое там, где есть усилие над собой, есть знание себя как телесного индивида и преодоление себя в направлении к внешнему свету. Здесь завязь человеческого. Конечно, внешний свет заражает, воодушевляет, вдохновляет его, вызывает на подвиг преодоления себя, но с собой справиться может только он сам. Единственное, что противостоит человеку, — это он сам и в этом его сокровенность, исток тайны; не в согласии с собой, а именно в противостоянии тайна, несказанность человека. А в общем плане это и есть состояние междумирья в человеке, где нет ни бога, ни дьявола, ни света, ни тьмы, ни далекого, ни близкого, ни высокого, ни низкого; есть обыденность жизни, серость ее, посредственность, усредненность человека. Тайна человека в его бывающей несостоятельности в мире, потому что противостояние себе — это и есть оцепенелое, недвижное состояние самообращенности. Оно может быть преодолено за счет чего-то внешнего (заботы, интересы и т.д.) и тогда человеческое вовсе пропадает; но оно может быть снято за счет вдохновения светом мира и тогда внутренний мрак (дьявольское в человеке) начинает гореть и в том и другом случае срабатывает нечто внешнее, но в первом — это наличная реальность, во втором — реальность трансцендентного, в которую осуществляется трансцензус, для того чтобы получить силы для внутреннего преобразования; необходим прыжок к звездам от наличной реальности, чтобы достать до темного дна души.