Человеческое распадается в индивидах, индивиды оборачиваются Человеком.
Что касается различия "материального-духовного" от "реального-идеального", то оно снимается в движениях человека. То есть движение от материального к духовному есть движение от идеального к реальному.
Одним словом, все в общественной жизни — ради человеческого строя бытия. И все, что ни вертикально, указывает на человека, опосредовано в нем. Он заведомо выше всякой политики и заведомо глубже всяких общественных отношений. Человеческое прячется не в обособленных индивидах, а в трансцендентном и имманентном, в небесных перспективах и жизненных корнях.
Но если вертикаль самостояния дана в единстве материального и духовного, реального и идеального, то отношение Я — Другой задает саму эту вертикаль как возможность. Первое (единство) есть действительность, второе (отношение) — возможность человеческого в мире. В континууме (пространстве) отношений Я — Другой и осуществляется движение (взлет-падение) человека. Короче: единство материального и духовного подпирается отношениями Я — Другой. Само единство материального и духовного осуществляется только в рамках отношений Я — Другой. И здесь перед нами: 1) содержание и 2) форма.
Понятно, что "содержание" плавает в "форме", оно понижается и повышается, уплощивается и расширяется. Совпадение с формой здесь, видимо, исключительно. Оно же (совпадение) могло бы означать гармонию идеального и реального, полноту жизни общественного человека, чего, конечно, нет. Есть ущербные отношения (несправедливость, бесправие, давление политики) и бедность жизни в духе.
Но центральным вопросом остается то, как человек оказывается между Я и Другим (и в единстве материального и духовного)? Пока ясно только одно, что он не нейтрален к Я и Другому. Но Я подпирает человеческое в отношениях индивидов и преодолевается в свободной индивидуальности и идеальной тотальности.
За фигурой Другого скрываются и право, и политика и т.д. Другого нужно учитывать для того, чтобы человек предстал конкретно-общественным существом. То есть Другой есть ограничение Я в реальности. Это совокупность всех тех требований, которые предъявляет к Я реальность, окружающая его. Не к человеку (соотносимому с целым миром), а именно к Я в человеке.
И обратное необходимо учитывать. Политика, экономика рассчитывают какие-то механизмы работы общественного целого. Выдвигаются какие-то принципы, приоритеты функционирования общества. Но какое все это имеет отношение к человеку во всей его несказанности, стихийности? На него не обращается внимания. И наоборот, вся политика строится на сознательной (или бессознательной) элиминации человеческого существа. Социально-экономические и иные структуры вырабатываются таким образом, чтобы из них исключить человеческую субъективность, хотя некие общностные (групповые, этнические, профессиональные и т.д.) интересы пытаются учитывать. Но все это и значит, что до человека дело не дошло. А человек — тайна, которую надобно разгадать (Ф.Достоевский).
Ад гоминем — применительно к человеку — должно быть в первую очередь в обществоведении. И с этой точки зрения получается, что "идеальное-материальное", "ничтожность-величие" должны не уравновешиваться, что-то должно быть преимущественным, должна быть некая прогрессия: от материального к идеальному, от ничтожности ко вселенскости. Иначе человек застывает в неподвижных категориях, исчезает. Возможно даже, что такое состояние уравновешенности характеризует мир человека, но не самого человека в мире. Человек есть третье существо именно в "нарушении" гомеостаза природы, он — "прорыв" (Бубер), а не состояние. Ему нужно не равновесие неба и земли, а взлет без падения. Хотя бы падения и происходили, но человеческое — это неизбывная тяга в космическое. Другое дело, что взлет должен следовать законам самой природы, освобождать ее в возможностях. Вектор материального-идеального, ничтожности-величия должен отвечать самой природе вещей.
Попросту в тот самый момент, когда ничтожность и величие уравновешиваются, величие в то же время перекрывает ничтожность. Только это уже трезвое величие человека, его гениальность, его вселенская открытость. Выдерживание ничтожности в величии — это не то же самое, что и их уравновешивание, это не сизифов труд, а космический взлет, пусть с возвращениями, но с каждым разом все выше. Само возвращение — для того, чтобы взять еще выше. И что значит выше? Выше достигнутого духа, прорыв каждый раз по ту сторону всечеловеческого субстанциального единства, возвышение над куполом общечеловеческого духа, новое единение.