Учитывать надо всякую субъективность. В том числе и собственную, но именно как то, что должно быть преодолено в ходе исследования. Это, конечно, материал — может быть, единственный, — который должен быть определен и снят в результате работы. И если попытаться прорваться авторски, то задача не в том, чтобы себя провести, а в том, чтобы человека открыть, — в глубине индивидуального бытия, в широте его предметного мира, в высоте его духовности. И только в этом его предназначение. Предмет исследования все тот же, что и тысячи лет назад — человек, — но для автора это человек еще неизведанный. И даже так, что должны быть определены некие новые измерения человеческого бытия, в которых он еще не состоялся, т.е. принципиально новые возможности, в которых бы современный человек реализовался. Это уже не относится к каждому, это уже не тривиальные констатации того, что есть человек, а установление того, в чем человека еще нет, но на что он должен выйти — в качестве ли «единственного» или в массовом порядке — это все равно.
Следовательно, проблема человека по существу своему футурологична. То есть дело обстоит так, что изыскиваются резервы, скрытые возможности в человеческом материале, реализация которых есть общечеловеческое будущее. И чем глубже мы проникаем в человека, тем он перспективнее. Или даже так, что всякий успех в познании человека скачкообразно переносит его в будущее, а следовательно, схватывается одновременно его несостоятельность в настоящем, отметается всякая его определенность «теперь и здесь». Но в любом случае автор должен не просто воспроизводить человека, а открывать его, дать синтез внутреннего (настоящего) и тотального (будущего) человека. Свободная индивидуальность уже образовывается, нужно дать ей перспективу идеальной тотальности. И, может быть, даже рассчитаться со всем прошлым, чтобы обрести настоящего человека.
Автор должен пойти дальше самого себя, состояться сам в качестве человека. Работа должна сделать его человеком, иного выхода нет. Нужно чтобы человек безмерно открывался в самом исследователе, чтобы сам исследователь попадал под власть человеческого в человеке: от его ничтожности до его величия. Следовательно, не на примере другого возможно исследование человека, а через преодоление себя в качестве посредственности.
Но тогда получается, что проблема человека решается только художественно? Проблема человека — это конец не только науки, но и философии? Хотя философия в отличие от науки способна сама поставить на себе крест (согласно «негативной диалектике» франфуртской школы). Она может погибнуть, подведя к осознанию человека. Но тогда ее роль может заключаться лишь в том, чтобы призвать к молчанию о человеке, положить конец разговорам о человеке, чтобы человек вообще начал быть, заговорил в своей несказанности. Потому что поддержание разговора о человеке — это продолжение неслышного «убийства» человека. Это бегство в дурную бесконечность за окончательной формулой человеческого в человеке. Человек есть в молчании перед небесами, его нет в суесловии земном.
Открытие человека возможно в философии с предваряющим преодолением в ней «филологии». Но открытие человека должно потрясти саму философию до ее трансформации в софию, т.е. любовь к мудрости должна обернуться самой мудростью (сознанием человека). Каждая книга о человеке с точки зрения авторства есть первая и последняя в своем роде, потому что человеческое и уникально, и универсально. В ней должно быть то, что не сказано о человеке, и в то же время она есть «авторская подстановка под суд мира». Всякий автор должен поставить свою точку над i в поисках человеческого. Это сверхзадача его, иначе зачем вообще «огород городить».
В максиме выход только в том, чтобы уйти с головой в произведение. Во всяком случае, в качестве автора превзойти себя как смертного в произведении. Не как автор остаться в стороне, а как обездушенный, обескровленный, выжатый до посредственности индивид. Нужно в человеке толкнуться во что-то сверхчеловеческое, выйти на такие измерения, в которых бы было полное превозможение остающегося за скобками исследования простого смертного. Нужно отобрать от себя и отдать все человеческое для других и миру. Все лучшее отдать, все сокровенное высказать. Правда, и это возможно только на определенный период. Потом-то человеческое восстанавливается и вновь начинается поиск его выражения. Впрочем, нет: если так, то и не было, следовательно, настоящего преодоления себя. Был обман других и иллюзия преодоления себя. А.Бергсон: философ пишет всего лишь одну книгу, даже одну лишь фразу. На большее никто не способен. И в искусстве тоже, потому что жизнь одна. Хотя, по-видимости, пишут много.