Собственно, утверждение, что "мир спасет красота", говорит о необходимости сему миру культуры как таковой. Морализаторство, проповедничество, или алармизм, от имени добра мир не спасут, как не спасет его никакая научная теория, претендующая на окончательную истину. Его вообще из него самого не спасти. Морализаторство есть демонстрация бессилия добра, теоретизирование — всегда авантюра, требующая жертв. Необходима именно культура просвещения, может быть, "неопросвещения". Культура, по Н.Рериху, означает "почитание света". У Б.Пастернака — это "музыка во льду".
Зло в мире нарастает во власти и богатстве, в дыре рынка и атомизации индивидов. Между истиной и заблуждением не остается различий как в самой науке, так и в распространении суеверий, мистики, обскурантизма. А в общественной жизни мы периодически качаемся от индивидуализма к тоталитаризму и обратно. И культура еще удерживается за счет красоты, хотя подпорки добра и истины под ней уже расшатаны, если не выбиты.
Из добра человек падает (во зло) ниже мира, в истине он соразмерен миру, в красоте выше мира сего, т.е. в добре человека нет в мире; в истине он есть нечто в мире; в красоте же не есть нечто в мире, поднимаясь к свету. Из добра человек утверждает (обретает) себя, в истине (утверждает) обходится с миром, под красотой покоряет себя. Добро разъединяет, истина согласует, красота объединяет. Объединиться в сем мире мы не можем, а можем лишь быть расчетливыми (по отношению к другим и себе). Одиночество в добре компенсируется приближенностью к истине, но объединение возможно лишь в красоте.
Но почему между этими ценностями в культуре такой разрыв? Почему добро внизу, истина посредине, красота выше? Так обстоит дело фактически. В метафизическом смысле (для спасения мира) красота должна быть в самой жизни, истина — ее превышать (усиливать), а добро — быть выше всего (возвышаться), но дело в том, что добро опускается на место красоты, которая улетучивается из повседневности и зависает над миром. Добро как собственность и есть изнасилованная красота, которая не объединяет, а разъединяет. Покушаясь на добро как на ценность, человек в своей гордыне неутилитарное превращает в утилитарное. Когда все покупается, все продается; не что-то частное, а именно все. Все превращается в частность. И нужен обратный ход — усилить красоту в истине, возвысить ее в добре. То есть там, где сейчас добро, должна утвердиться красота, где истина — там ее сила, где красота — там добро. Мир стремится к тому, чтобы свернуть себе шею (периодически), надо держать его в строе культуры.
Но тогда мы покушаемся не на добро, а на красоту как высшую ценность. Именно в ней человек выдвинут в мире, она ему ближе, чем добро. А владение красотой и есть добро, превратившееся в зло. Не к добру стремится человек, а к красоте, но подчинить, приручить ее себе может в виде добра. Расчеты при этом строит разум ("шлюха дьявола" — М.Лютер). Красота через истину опускается до добра, а зло через заблуждение поднимается до уродства, и тогда миром правит дьявол.
Но тут дело, скорее, не в добре и не в красоте, а в истине. Она претендует на центральное место, подминает под себя добро и испаряет красоту. В виде истины человек при этом пробавляется заблуждением, потому что истина есть победа над миром, успех перед другими, утверждение себя. Вообще в том, чтобы мир был иерархизирован, субординирован, просчитан. Культура несет в себе раковую опухоль больного разума, заданного цивилизацией. А человек сходит с ума от порядка вещей. И красота при этом сводится к стандартности, эталонности в массовой культуре, а добро превращается в вещное богатство. В общем, истина в виде заблуждения все превращает в собственность, все стягивается к ней. Красота покидает земную жизнь, а добро отчуждается в зло. Таким образом, замахиваясь в истине как заблуждении, человек (Человечество) сводит красоту и подводит добро под порядок вещей. Чем недосягаемее красота, тем больше стремление ее достать. Страсть к совершенному неутолима, но все совершенное не бывает завершенным (Гете). Не стремление к совершенному, а подчинение ему необходимо, чтобы красота спасла мир. Нужно отправляться от совершенного как в смысле прекрасного, так и в смысле уже случившегося с человеком безобразия. Красота должна быть в простом, непосредственном, т.е. в отношениях "индивидов как таковых" (Маркс).
Но поскольку ни в каком порядке вещей не даны ни красота, ни добро (как форма и содержание одновременно), а их превращения — уродство и зло, то тем самым вновь красота оказывается дразняще недоступной, а добро — пылью, издержками поддержания этого порядка вещей.