С точки зрения принципа равноценности в буддизме красота сравнима лишь с красотой, но не с уродством как таковым, мерой чего она является. Добро же сравнимо (дихотомично) лишь со злом. Истина вообще есть момент заблуждения. Красота предполагает все.
Экологическая проблема неразрешима, т.е. нет и невозможна какая-то рецепция относительно выхода из нее; невозможен и экологический императив, остается уповать лишь на признание красоты. Таким образом, от познания себя к осознанию мира в себе и признанию красоты — это некая логическая концепция, которую мы можем исторически фундировать, но лишь для того, чтобы наступило просветление (нирвана). То есть надежд от такой концепции на спасение нет, никакая пропаганда ее не избавит человечество от экологической катастрофы. Эта проблема потому и неразрешима, что путей выхода из нее нет. Нужно не учение, не закон или императив, а вера, в которой бы человечество воистину обрело себя, не приобретая ничего внешнего, наоборот теряя то, в чем оно уже потерялось.
В этом смысле все религии мира должны соединиться, укрепиться в своих колебаниях и сектантских поползновениях, а тем более должен быть отброшен растущий сатанизм. Не претендовать на окончательную истину, а объединиться во всем, что есть душевного и духовного на земле: среди людей, среди зверей, среди растений.
Познает ли мир человека?
Гегель называл Анаксагора трезвым среди пьяных за его «ум вещей». С тех времен было много прозрений: каковы отношения мира к человеку и какова природа самого человека, вплоть до необходимости «возвращения к природе» (Руссо).
Но современный постмодерн констатирует развал целостного мира с точки зрения единого субъекта. Многообразие зависает над единством. Невольно напрашивается аналогия разбегающейся вселенной и разбегающегося социального мира, в котором свобода оказывается с провалами в небытие от социального бытия. Пока это в перекрестии Восток–Запад, Юг–Север, но и в перспективе — в тотальной плюрализации общества.
Имеют место подспудные тенденции в отношении к человеку как свободной индивидуальности. Пространство социального мира начинает истекать временем человека, обращенного на себя в нераскрытости перед природным многообразием. Но так ли это? Цивилизация придумывает ведь все новые формы закрепощения человека. И это ей удается. Хотя, что это «цивилизация»? Что нас уравнивает, омассовляет? Ну понятно — политическая, экономическая, правовая и т.д. системы.
В них субъект действует как субстанция. К этому его вынуждает социум. Чтобы затем результаты познания были использованы для дальнейшего давления на природу. Это демонстрируется, начиная с египетских пирамид и заканчивая современной техникой, которая уже есть не состав, а «постав» (по Хайдеггеру).
Так что природа испытывает негативное познание человека-социума. Разве что в художественных творениях — в полотнах музеев, скульптурах на площадях, в поэтических вникновениях, трагедиях и сатире и т.д. — природа позитивно познает человека.
Но что это значит, каков смысл этого «познания»? Видимо познание здесь сродни признанию. А оно для человека дано в проблесках опознания себя в природе. «И пусто на сердце от снятого урожая» (М.Цветаева). «Мне грустно, печаль моя светла» (А.Пушкин). Во всем искусстве это присутствует.
В постмодернистских сентенциях: «Не сейте, не жните, а только рвите» (Делёз), «деконструкции» (Деррида), «смерти автора» (Барт) и т.д. даны судорожные, может быть последние усилия вырваться из тисков цивилизации, но не культуры так таковой, в которой природа познает человека. Хотя она все больше его отвергает, что и представлено экологической проблематикой. В самом даже слове «природа» присутствует инструментальное, потребительское, даже пренебрежительное отношение к окружающей среде как фону, источникам энергии и т.д. Мы в роде, она при нас. И род беспредельно наступает на природу, кромсая, исчерпывая, портя ее.
И, может быть, невольно думаешь, что происходящие природные катаклизмы, обрушивающиеся на цивилизацию, — это наказания, которые являются расплатами за активизм субъекта как субстанции. А.Блок воскликнул в связи с гибелью «Титаника»: «О, еще жив океан!» И должен действовать принцип ахимсы, воздержания от деятельностного активизма, восходящего от немецкой классической философии, а впрочем в виде антропоцентризма вплоть до Протагора, с его пресловутым: «Человек есть мера всех вещей. Существующих, что они существуют, не существующих, что они не существуют». На самом деле антропоцентризм есть субстанциальная «дыра» человека, унгрунд (бездна) Якова Беме.