Вообще, если во внутреннем мире, в душевной жизни человека происходят события, подобные тем, что имеют место в божественной сфере, то какой в этом смысл? Тогда ведь речь должна идти о каких-то параллелях, аналогиях и т.д. Можно, конечно, представить дело таким образом, что человеческое — это нечто негативное по отношению к божественному, но и это "скучно". Человеческое — тезис, социальное — антитезис, божественное — синтезис (по Гегелю). Ну и что же из этого следует? Можно, конечно, и перевернуть эту схему, хотя вряд ли человеческое может быть синтезисом. Оно-то как раз и должно быть снято.
И вообще сторона ли человек в отношениях с обществом, в обращении к богу? Он ведь третье существо. Нельзя от него отправляться как некоей предпосылки. Человеческое — это страсть, воля, усилие.
И может быть промежуточна не реальность, промежуточен сам человек. Откуда он берется неизвестно, ясно только куда он направлен — к богу; цели ясны, истоки мрачны. То есть нет заведомого соответствия человеческого и божественного, а есть только движение к таковому соответствию. Причем в каком бы состоянии, на каком бы уровне человеческое не находилось, соответствие божественному требует жертв. Пределов человеческого, где бы оно успокоилось и предстало самодостаточным, нет. И нет состояния, где бы человеческое окончательно совпадало с божественным. Божественное трансцендентно, человеческое трансцендентально.
Проблема к тому же и в том, что человеческое должно пробиться сквозь объективную реальность как стену отчуждения, а это требует неимоверных усилий, где должны быть непременно потери. И, видимо, объективная реальность оказывается промежуточной, когда человек сам приходится на нее как промежуточное существо. Необходимо прийтись на мир, отдаться миру сполна — только тогда он получает пропуск к богу. Субъект должен совпасть с субстанцией, индивидуальность — прийтись на тотальность, уникальность — предстать универсальностью. И только в этом состоянии человеческое выходит на трансцендентное, имеет отношение к божественному. Малое на уровне большого имеет отношение к великому.
Следовательно, отношение к богу или трансценденция человеческого к божественному предполагает своим необходимым условием процесс познания. Постижение божественного предваряется познанием объективной реальности. Для того чтобы иметь отношение к тому, что превышает человека и в чем он находит себя, душу свою обретает, нужно освоить то, что человеку противостоит, что от него не зависит. И все должно человеку противостоять, чтобы он обрел бога в душе. Но противостоит мир боковой, горизонтный; небеса не противостоят, они покрывают и открывают человеческое.
Свобода все-таки есть познанная необходимость, но к тому же и преодоление необходимости. Познание при этом есть и самоотчуждение человека, на все вокруг себя он должен прийтись, во всем вне себя он должен себя найти, представить, для того чтобы освободить свою душу. И ничего за собой он не должен оставлять, но сравняться с миром, чтобы подняться над ним.
Следовательно, человек все-таки должен предварительно представить себя в мире, то есть увидеть себя в мире, для того чтобы обрести мир в себе; мир есть представление, человек превышает его как воля.
Но "самофиксация — сверлящий ад" (В.Яковлев). Вообще всякое самообращение — прикосновение к ничто. А потому (в религии) и соответствующий выход на трансцендентное (бог). Ни имманентного, ни трансцендентного не существует, но обойтись без них человек не может. Человек-ничтожество спасается в богочеловеческом. Никак иначе.
Но ничто дается не в обращении в качестве внешнего Другого к моему внутреннему Я или в моем обращении к внутреннему Я Другого, а в рефлексии Я над собой, в петле самообращения.
Но ничто дается не от бога, а за счет внешней реальности. И наоборот, реальность внешняя дается за счет внутреннего ничто. А что Другой, вообще не имеет никакого отношения ко всему этому? Он, видимо, и есть метафизический посредник. В качестве и через Другого осуществляется выход от имманентного (ничто) на трансцендентное (все). Но тогда (точнее) не ничто — за счет реальности или реальность — за счет ничто, а и то и другое за счет Другого, который-то и есть субъект, а не Я.
Так что Я необорачиваемо. Не в качестве Я человек бывает Другим, а в качестве Другого бывает Я. И в качестве же Другого покидает Я, то есть вообще может быть и не быть. Другой и есть третье существо, не как эмпирический другой, в которого упирается эмпирическое Я, а как отступающий и поступающий между миром и Я челночный субъект. Я, конечно, упирается в эмпирического другого — это вся сфера его существования (небытия человека). Но в качестве трансцендентного Другого само (Я) преодолевается.