Человек — это «я»! — вот что сбивает с толку в решении проблемы человека. Это «я» скрадывает, заслоняет многообразие индивидов. Оно незаметно прокрадывается в контекст как эталон индивидуального. Хотя это лишь случайная индивидуальность и дутая субъектность. И собственно, это «я» одновременно хочет и представлять многообразие индивидов, и выражать единство человека. Следовательно, чтобы избавиться от примера человека, нужно избавиться от эгоцентризма, а тем более в собственном лице исследователя.
Нужно исходить из многообразия индивидов, а мы исходим из «я». Вот и получается опять пример человека, но уже в субъектном исполнении — против объективистского экземпляра человека. При этом, правда, присутствует надежда, что «я» неповторимо, но в том-то и дело, что неповторимость «я» есть пустая тавтология. Она относится к каждому индивиду как абстракт среди прочих абстрактов.
Но и без учета «я» нельзя обойтись, это может привести к объективизму в понимании человека? Да, субъективизм и объективизм — это две крайности. Сознательный субъективизм, в котором в качестве человека выдается собственное «я», ничуть не лучше, чем нерефлектирующий объективизм, где человек сведен к точечному индивиду. Конечно, от влияния исследователя на само исследование полностью не избавиться. К этому можно стремиться. Но это влияние должно быть не непосредственным, а опосредованным: в выходах на жизнь, в снятии существующих подходов, т.е. в концептуальной силе теории, объективно превосходящей подходы других авторов. Не в муссировании человеческой субъектности через собственную субъективность (имярек), а в открытии человека навстречу миру и раскрытии мира для человека. Собственно, проблема человека может быть решена не через внедрение в теоретическую концепцию собственного «я», а через освобождение от всякой субъективности и ориентированное на соответствующую общественную практику утверждение человеческой предметности в культурно-историческом мире.
Учитывать надо всякую субъективность. В том числе и собственную, но именно как то, что должно быть преодолено в ходе исследования. Это, конечно, материал — может быть, единственный, — который должен быть определен и снят в результате работы. И если попытаться прорваться авторски, то задача не в том, чтобы себя провести, а в том, чтобы человека открыть, — в глубине индивидуального бытия, в широте его предметного мира, в высоте его духовности. И только в этом его предназначение. Предмет исследования все тот же, что и тысячи лет назад — человек, — но для автора это человек еще неизведанный. И даже так, что должны быть определены некие новые измерения человеческого бытия, в которых он еще не состоялся, т.е. принципиально новые возможности, в которых бы современный человек реализовался. Это уже не относится к каждому, это уже не тривиальные констатации того, что есть человек, а установление того, в чем человека еще нет, но на что он должен выйти — в качестве ли «единственного» или в массовом порядке — это все равно.
Следовательно, проблема человека по существу своему футурологична. То есть дело обстоит так, что изыскиваются резервы, скрытые возможности в человеческом материале, реализация которых есть общечеловеческое будущее. И чем глубже мы проникаем в человека, тем он перспективнее. Или даже так, что всякий успех в познании человека скачкообразно переносит его в будущее, а следовательно, схватывается одновременно его несостоятельность в настоящем, отметается всякая его определенность «теперь и здесь». Но в любом случае автор должен не просто воспроизводить человека, а открывать его, дать синтез внутреннего (настоящего) и тотального (будущего) человека. Свободная индивидуальность уже образовывается, нужно дать ей перспективу идеальной тотальности. И, может быть, даже рассчитаться со всем прошлым, чтобы обрести настоящего человека.
Автор должен пойти дальше самого себя, состояться сам в качестве человека. Работа должна сделать его человеком, иного выхода нет. Нужно чтобы человек безмерно открывался в самом исследователе, чтобы сам исследователь попадал под власть человеческого в человеке: от его ничтожности до его величия. Следовательно, не на примере другого возможно исследование человека, а через преодоление себя в качестве посредственности.