Но тогда получается, что проблема человека решается только художественно? Проблема человека — это конец не только науки, но и философии? Хотя философия в отличие от науки способна сама поставить на себе крест (согласно «негативной диалектике» франфуртской школы). Она может погибнуть, подведя к осознанию человека. Но тогда ее роль может заключаться лишь в том, чтобы призвать к молчанию о человеке, положить конец разговорам о человеке, чтобы человек вообще начал быть, заговорил в своей несказанности. Потому что поддержание разговора о человеке — это продолжение неслышного «убийства» человека. Это бегство в дурную бесконечность за окончательной формулой человеческого в человеке. Человек есть в молчании перед небесами, его нет в суесловии земном.
Открытие человека возможно в философии с предваряющим преодолением в ней «филологии». Но открытие человека должно потрясти саму философию до ее трансформации в софию, т.е. любовь к мудрости должна обернуться самой мудростью (сознанием человека). Каждая книга о человеке с точки зрения авторства есть первая и последняя в своем роде, потому что человеческое и уникально, и универсально. В ней должно быть то, что не сказано о человеке, и в то же время она есть «авторская подстановка под суд мира». Всякий автор должен поставить свою точку над i в поисках человеческого. Это сверхзадача его, иначе зачем вообще «огород городить».
В максиме выход только в том, чтобы уйти с головой в произведение. Во всяком случае, в качестве автора превзойти себя как смертного в произведении. Не как автор остаться в стороне, а как обездушенный, обескровленный, выжатый до посредственности индивид. Нужно в человеке толкнуться во что-то сверхчеловеческое, выйти на такие измерения, в которых бы было полное превозможение остающегося за скобками исследования простого смертного. Нужно отобрать от себя и отдать все человеческое для других и миру. Все лучшее отдать, все сокровенное высказать. Правда, и это возможно только на определенный период. Потом-то человеческое восстанавливается и вновь начинается поиск его выражения. Впрочем, нет: если так, то и не было, следовательно, настоящего преодоления себя. Был обман других и иллюзия преодоления себя. А.Бергсон: философ пишет всего лишь одну книгу, даже одну лишь фразу. На большее никто не способен. И в искусстве тоже, потому что жизнь одна. Хотя, по-видимости, пишут много.
Но если все же нечто удается, то оставшийся вне произведения смертный (а текст теперь начинает жить собственной жизнью, Бахтин) ничего не может говорить в прямом смысле. Он может только строить догадки об авторских интенциях: почему то, отчего это?
Но если это написано тобой, причем в «авторской истовости», то почему же о нем ничего нельзя сказать теперь? Приходится строить догадки — почему? Значит, высшая степень авторства проявляется в том, что автор и произведение не совпадают между собой, т.е. произведение самостоятельно от автора; автор должен стремиться к тому, чтобы не быть автором, преодолеть себя как автора. Так что «смерть автора» (Р.Барт) следует не из внешних обстоятельств, а есть собственная интенция самосознающего автора; быть автором — это не быть автором! И наоборот, автор выдерживает себя последовательно, методически, исключая себя в тексте.
И, может быть, даже так, что не автор пишет что-то, а нечто пишется через него. Авторство не зависит от самого человека, это состояние, в которое человек необходимо впадает. Через некие «дыры» из космоса идеи овладевают человеком (Ортега). Авторство — средство или способ, коим мир овладевает мной. Парадокс. Казалось бы, это я, что хочу, то и пишу, ан нет, не я пишу. Более того, в высшей степени автор пишет свободно, когда пишется поневоле.
Нельзя сказать, что автор здесь не причем, но авторство — это самопреодоление человека в субъективности. Автор и есть ничтойный человек и авторство — сладостное состояние пребывания « у времени в плену» (Пастернак). Однако же это и пребывание у себя в мире. Неизвестно, кто пишет, именно потому, что в писании человеческое становится ничем, т.е. оно уничтожается — разом и с самого начала (гениальность), последовательно и в муках (талантливость) или в самом конце, в результате (способности человека на нечто, его частично превышающее).
Из ничтожности человек пишет, творит вообще. Архимедова точка опоры, опираясь на которую человек переворачивает мир, — это и есть его внутреннее небытие перед бытием мира. Бытия человека вообще нет, бытие человека — это бытие мира. Бытие вообще не может быть субъективным, оно только объективно. «Субъективное бытие» — это мир как собственность, т.е. мир, изуродованный цивилизацией. Субъективное бытие не есть чистое бытие во всяком случае. Ничто объективное не дублируется в субъективном варианте. Иначе это иллюзорный мир повседневности.