Но тут дело, скорее, не в добре и не в красоте, а в истине. Она претендует на центральное место, подминает под себя добро и испаряет красоту. В виде истины человек при этом пробавляется заблуждением, потому что истина есть победа над миром, успех перед другими, утверждение себя. Вообще в том, чтобы мир был иерархизирован, субординирован, просчитан. Культура несет в себе раковую опухоль больного разума, заданного цивилизацией. А человек сходит с ума от порядка вещей. И красота при этом сводится к стандартности, эталонности в массовой культуре, а добро превращается в вещное богатство. В общем, истина в виде заблуждения все превращает в собственность, все стягивается к ней. Красота покидает земную жизнь, а добро отчуждается в зло. Таким образом, замахиваясь в истине как заблуждении, человек (Человечество) сводит красоту и подводит добро под порядок вещей. Чем недосягаемее красота, тем больше стремление ее достать. Страсть к совершенному неутолима, но все совершенное не бывает завершенным (Гете). Не стремление к совершенному, а подчинение ему необходимо, чтобы красота спасла мир. Нужно отправляться от совершенного как в смысле прекрасного, так и в смысле уже случившегося с человеком безобразия. Красота должна быть в простом, непосредственном, т.е. в отношениях "индивидов как таковых" (Маркс).
Но поскольку ни в каком порядке вещей не даны ни красота, ни добро (как форма и содержание одновременно), а их превращения — уродство и зло, то тем самым вновь красота оказывается дразняще недоступной, а добро — пылью, издержками поддержания этого порядка вещей.
Таким образом, в истине добро и красота не сходятся, так как истину человечество не знает. А не знает потому, что пытается ее получить за счет использования красоты и владения добром. Там, где должна бы быть истина, там — провал в памяти человечества. Но сама истина может быть обретена через постижение красоты, а добро может быть утверждено лишь в красоте. В реальной жизни именно красота должна быть в центре. От нее следует идти к истине и углубляться в добре. Что это значит?
В общественном на первом месте — такова еще слабая тенденция — утверждается женское начало. Не в феминистско-активистском смысле, а как сила в слабости, достоинства в недостатках, гармония из дисгармонии. Женское начало — это и есть несказанность человека, чему до сих пор не было места в истории человечества, за исключением далекого матриархата. Сплошь и рядом существовал мужской шовинизм. Человек в целом представлялся как существо общественное, разумное, производящее, потребляющее, играющее и т.д. Но все это и относится преимущественно к мужской половине. Однако человек в своей тайне при этом не раскрывался и не раскрывается. Он центробежен от себя в деятельностном активизме. Человечество сходит с ума (мужская половина человечества). Господствовать, владеть, потреблять — это мужское дело. Сплошная прагматика жизни истребляет добро, насаждает уродство. Но тогда и заблуждение — это по мужской части. Тем более, что заблуждение подается как истина. Первобытный охотник блуждал в поисках добычи, современный человек блуждает в стремлении к успеху, не говоря о том, что блудит.
На пороге XXI века нужно понять, что не в деянии, а в созерцании, не в покорении, а в смирении истина.
Мир спасет несказанность человека, которую нельзя претворить в порядке вещей. Она коренится в самой природе, наследницей которой выступает человек, но о чем он забывает, пытаясь ее завоевать. В целом же под ценностью нужно представлять: 1) природу, 2) женщину, 3) ребенка. Все в сем мире должно быть подчинено им. Относиться к природе соответственно нужно не из-за того, чтобы сохранить ее на потом, а безрасчетно, безусловно, не требуя в ответ ничего — как к матери.
Тайну человека воплощает женщина. Эту тайну мы пытаемся развенчать (как и разгадать все загадки природы). И даже "преуспеваем" в этом и впадаем в грех. Женщине требуется не партнер и даже не равенство, а поклонение ей в тайне. И что может быть чудеснее в мире, чем ребенок. Чудес не бывает в сем мире, где все прагматически просчитано. Но чудо не сущее, а должное, без которого миру не спастись. Таким образом, загадки природы, тайна женщины, чудо ребенка — вот, в чем мы не находим себя, пробавляясь эрзацем масс-культуры. Мир спасет красота — природное, женское, детское начала.
Но спасения человечество не ждет, оно в погоне за потребностями погрязло в грехах. Портится природа, развращается женщина, уродуется ребенок. Спасения нужно искать именно в том, что подавляется. Красота беззащитна: слезинка ребенка, страдания женщины, раны природы. То, из чего человек впал в грех,— это и спасет мир. «Грех — обморок свободы» (Л.Франк). Надо бы добавить — «свободы внутренней», искушающей себя во внешних проявлениях, и без ответственности за все и всех в мире. А основные персоналии, за которых мы ответственны, — это и есть природа, женщина, ребенок. В безответственности, утверждая лишь себя, мы заблуждаемся относительно природы, стандартизируем (уродуем) женщину, превращаем в игрушку, механизированное существо ребенка. И особенно относительно ребенка проявляется вся сила господствующего в мире зла. Мировое зло утверждает, воспроизводит себя через отношение к ребенку, в котором мы, как в зеркале, эгоцентрически хотим непременно видеть себя и делаем все, чтобы это осуществилось. Внутренняя свобода подавляется, и от поколения к поколению усиливается отчуждение.