После того как Максу освежили макияж, он сердито покосился на дядю.
- И что они там делают?
- Понятия не имею, - пожал плечами Стас. – Увидишь.
- Знаешь что? Ты мне по гроб жизни будешь должен за это шоу!
- Тише ты! – шикнул на него Стас. Он, разумеется, никому не сказал, что Макс – его родственник, поэтому они не должны были разговаривать слишком уж по-семейному.
Подошла очередь Макса. Он неуверенными шагами вошёл в комнату, оказавшуюся обыкновенным офисным кабинетом. Большое окно с низким широким подоконником было распахнуто настежь, снятые жалюзи валялись тут же на полу.
Макс наконец-то смог рассмотреть Воскресенского. До этого он понял только, что это здоровый темноволосый дядька в голубых джинсах и, несмотря на летнюю жару, светло-серой водолазке. Коротко остриженные волосы фотографа и правда были тёмными, но виски оказались почти полностью седыми, становясь белыми очень резко, без всякого перехода, как по линии.
Воскресенский был загорелым, и золотистый загар явно был привезён из других широт. Ярко-голубые прищуренные глаза так и светились на смуглом лице. В общем и целом мужчина был приятной наружности, но недовольно поджатые тонкие губы и пренебрежительный взгляд портили всё. Макс решил, что у фотографа определенно «звёздная болезнь».
- Снимай рубашку, - буркнул Воскресенский, не отрываясь от ноутбука, где уже просматривал фото Марата. – Надевай вон ту, белую. Не застёгивай.
Макс подчинился. Голос и тон у фотографа были такие, что у Макса аж коленки дрожали. Это тебе не Алина, с которой можно было пререкаться и спорить.
- Давай на подоконник, - скомандовала Соня. – Прислонись к откосу. Ты должен смотреть на улицу задумчиво, как будто там вечерний мегаполис на закате. Прикинем тебя на такой сюжет.
Сел Макс без проблем, но «смотреть задумчиво, как будто там вечерний мегаполис» у него не получалось. За окном была котельная городской больницы и большая парковка – ладно, это не беда, представить можно всё что угодно. Проблема была с закатом. Вместо него прямо в лицо било яркое полуденное солнце.
Макс забрался на подоконник с ногами, принял задумчивый вид, прислонился к стене – всё, как просили.
- Ты чего сидишь как за партой? – спросила Соня. – Поестественнее будь, расслабься.
- Господи, что за коряга, - тихо прокомментировал фотограф.
Кровь бросилась парню в лицо, но он сжал зубы, мысленно сосчитал до пяти и сел немного по-другому, расслабив плечи, и уставился в окно.
- Не жмуриться! – гавкнул из-за фотоаппарата Воскресенский. – Глаза открой!
- Так солнце же! – возразил Макс. – Я не могу не жмуриться.
- Терпи.
- Можно я в другую сторону буду смотреть?
- Нет, свет должен быть на лице, - вмешалась Соня.
- Так же невозможно. Сами попробуйте!
- Ты что, учить меня будешь?! – рявкнул Воскресенский. Макс так и вздрогнул от строгого окрика. Ну и вляпался же он! Ладно, осталось совсем чуть-чуть…
Он собрал волю в кулак, на секунду опустил лицо вниз, расслабил веки, немного поморгал и открыл глаза. Бороться с собственными рефлексами оказалось ой как тяжело. Глаза пытались зажмуриться сами собой, но он упорно смотрел в окно, не прямо на солнце, конечно, но всё равно на яркий свет. При этом ему нужно было сохранять умиротворённо-задумчивое выражение лица.
В голове у него крутилось что-то насчёт того, а не испортится ли у него зрение от таких экспериментов. Говорят, на сварку смотреть нельзя и на солнце во время затмения… А вот так можно, что ли?
У Макса слёзы потекли из глаз, и он отвернулся в сторону.
- Ну всё, не могу больше.
- Ладно, - презрительно процедил сквозь зубы Воскресенский. – Отсняли кое-что. Может, будут нормальные кадры.
Фотограф подошёл к подоконнику, развернул лицом к себе, не очень-то нежно ухватив парня за подбородок, потёр большим пальцем щеку, словно проверяя устойчивость макияжа, и вернулся к фотоаппарату:
- Сиди так.
Макс поднял руку к лицу, чтобы стереть тёкшие по лицу слёзы, но Воскресенский прикрикнул:
- Не трогать!
Опять защёлкал фотоаппарат. Макс сидел на подоконнике, смотрел, куда велено, и думал, что сейчас заплачет по-настоящему, если его немедленно не отпустят. Вроде ничего с ним ужасного не делали, но было в этих приказах что-то настолько унизительное, неприятное. Не столько в самих приказах, сколько в тоне, которым они отдавались…
Фотограф отошёл от камеры и заглянул в ноутбук, пробормотав что-то нечленораздельное. Они с Соней обменивались какими-то репликами, под конец ассистентка довольно громко сказала:
- Ой, с мокрыми ресничками заяц какой получился. Миленький…
- Вообще не в образе, - буркнул Воскресенский.
- Так этот сет всё равно не в продакшн, - пожала плечами Соня. – Просто симпатично…
- И что? За «просто симпатично» денег не платят.
- Ви, если я тебе не нужна больше, пойду покурю, - сказала Соня, поднимаясь из-за ноутбука.
Макс, до этого тихонько сидевший на подоконнике, осмелился спросить:
- Мне уже можно идти?
- А, ты тут, что ли?.. – рассеянно глянул на него Воскресенский. – Иди.
Парень чуть не бегом вылетел из комнаты. Как люди моделями работают… Смотрят на тебя как на пустое место. Как на плесень какую-то. Мерзко от этого на душе.
Только вернувшись в студию, Макс понял, что унёсся от Воскресенского в белой рубашке, а свою оставил там.
«Фак! Фак, фак, фак, - пронеслось в голове. – Придётся возвращаться».
Он пошёл назад по коридору. В комнате остался один только фотограф, он с кем-то разговаривал по телефону, присев на подоконник.
- Да, я на сегодня записан. Воскресенский. – Он бросил равнодушный взгляд на Макса, который забрал со стула свою клетчатую рубашку с коротким рукавом. – Не на попозже перенести, а на пораньше. Я освободился быстрее, чем рассчитывал. Может, есть время? Нет, именно у этого врача.
Макс повернулся к мужчине спиной, скинул белую рубашку и быстро надел свою. Он даже пуговицы до конца застёгивать не стал – вышел из кабинета. Когда он закрывал за собой дверь, то заметил, что Воскресенский проводил его взглядом.
Макс пошёл домой один: у Стаса ещё оставались дела в студии. На крыльце он увидел Соню, докуривавшую сигарету. Он не собирался с ней заговаривать, но она сама его окликнула:
- Ну что, пацан? Как тебе?
- Как-то не очень… - честно признался Макс.
- Ты совсем, что ли, новенький? Это у тебя которые съёмки?
- Четвёртые, - соврал парень.
- Сразу видно, что опыта никакого. Мы ещё в Москве троих ребят отщёлкали, которые могут сюда приехать. Платят-то им не очень много, а жить тут долго придётся.
- А чё платят мало? – поинтересовался Макс.
- Смотря какой контракт с агентством заключишь… У них вот такие. Им невыгодно сюда надолго ехать, а если туда-сюда мотаться, деньги на дорогу уйдут. – Соня щелчком послала окурок в урну. – У тебя агент-то есть?
- Да, конечно.
- Кто?
Чёрт! Вот приставучая баба!
- А, этот, вы его знаете, - нашёлся он. – Станислав Гартман.
- Он ещё и агент?
- Ну да… У нас не столица, всё маленькое… или по совместительству.
«Господи, что я такое несу?! - думал Макс про себя. – Надо тему менять, а то она ещё что-нибудь спросит».
- Будешь? – поинтересовалась Соня, доставая из маленькой сумки через плечо пачку «Marlboro». Макс нисколько не удивился бы, если бы деваха достала «Беломор».
- Нет, спасибо. Я не курю.
- Бережёшь зубки и цвет лица? – усмехнулась Соня. – Правильно, тебе надо.
- А Воскресенский всегда такой… ну, злобный? – спросил Макс.
Соня прикурила от зажигалки и исподлобья посмотрела на парня:
- Нет, не всегда. Обычно ещё злобнее. Он не самый, конечно, плохой вариант, но работать с ним непросто. Он всегда был с характером, а после… В общем, он близкого человека потерял, и совсем с ним тяжело стало.