— Оч-чень интересно! — причмокнул Конкретный. — Но у вас мало слушателей. Нам бы поконкретнее.
— Да я — за, — сказал Гриша. — Конкретнее все было бы порвать эту писульку и пустить на ветер.
— Не имею права.
— Дайте мне, я порву.
— И вы не имеете права. Никто не имеет права. Заявление можно только закрыть. Для этого создана комиссия.
— Как же вы его будете закрывать?
— Очень просто. Я спрашиваю, вы отвечаете.
— А потом?
— Если надо — подпишете. Допустим, так. «Жигули» вы в самом деле купили?
— Купил. Как передовому механизатору продали без очереди.
— И подарили жене?
— Зачем дарить? Нужно — ездит. Нужно мне — поехал я.
— Допустим. А детей нет?
— Каких детей?
— У вас с женой детей нет?
— Нет.
— А «Жигули» купили?
— Купили.
— Итак, вы не возражаете, что «Жигули» купили, а детей нет?
Гриша смотрел Конкретному в рот, откуда вылетали эти бессмысленные вопросы, и поймал себя на мысли, от которой у него даже зачесалось на языке.
— Слушайте, товарищ Конкретный, — не удержался он от искушения немедленно поделиться своей мыслью, — а где рот у человека?
— Рот? — оторопело посмотрел на него Конкретный. — Какой рот?
— Ну, тот, которым мы едим борщ, а потом разглагольствуем. Где он? На голове или где?
— Ну, допустим, на голове.
— А голова думает?
— Допустим.
— Тогда почему же не думает рот?
— Конкретно, что вы хотите?
— Конкретно ваш рот. Что из него вылетает? «Жигули» с детьми? И это вся ваша демография? На чем же она базируется? На каком-то Шпугутькале и «Жигулях»? А хотите — я к «Жигулям» еще цветной телевизор добавлю?
— Телевизор?
— «Электрон-724». Сам купил, сам домой привез, сам антенну сварил в мастерской Сельхозтехники.
— А детей нет?
— Нет. А еще — веранду стеклянную, двадцать квадратных метров к дому пристроил.
— А детей нет?
— Да нет же. Теперь видите, до чего мы можем договориться.
Конкретный скоростным методом поскреб у себя в голове, сначала с одной стороны, потом — с другой, но ничего не выскреб, посмотрел на Гришу немного растерянно.
— Но я же должен составить справку!
— Составляйте хоть сто штук! Если хотите — могу засвидетельствовать и подписать.
— Допустим, мы сами.
— Сами так сами. А я поехал.
Прощались в духе взаимопонимания. О взаимоуважении промолчим. Не было надлежащих оснований.
Крикливца Гриша не разыскивал. Сообщить ему, что Левенца не сгрызут, как мягонький пирожочек? Гай-гай! Жаль усилий. Посмеяться вместе с ним? Если все время смеяться, то уже вроде и не смешно. Мог бы, мог бы товарищ Крикливец разобраться и сам и не позорить его, Левенца, перед людьми, так нет же — умыл руки. На нем весь район висит! А что висит на тебе?
Гриша гнал мотоцикл по дороге и незаметно для себя начал разговаривать с мотоциклом, с дорогой, с полями, с небом, с облаками и птицами. Этот Шпугутькало, или как там его, хотя и негодяй, а попал в больное место. Как спастись от жгучей боли в душе? Ой, красный бурячок, зеленая ботва… Газануть бы со зла так, чтобы мотоцикл сорвался с пригорка и полетел куда глаза глядят. Приземлишься в автоинспекции. Пути неисповедимы… И коровы могли бы летать над фермами, помахивая розовыми крыльями. А с кем придется иметь дело Дашуньке? Тут чудеса нужны другие. Чтобы просо само становилось пшеном; чтобы помидоры росли в скорлупе, как грецкие орехи, и не гнили, ожидая транспорта; чтобы в сахарной свекле сахар собирался в комочек, как косточка в абрикосе, чтобы… Каждому хотелось бы научиться летать в пространстве, жить без еды, узнавать будущее и вообще… А за кого выходить девчатам замуж в селе? За трактора и комбайны? «Ой, знав, нащо брав таку невеличку, мене мати годувала, як перепеличку». Чужую любовь ненавидят, когда своей не имеют. Пахать поперек поля. Школьников на поля, школьников на поля! А в раю дети были? Где-то там города и городки объявляют себя безъядерными зонами. Капля в море. А у нас все степи безъядерные и безракетные, только пшеница да кукуруза, свекла да гречиха. А память? Почему мало детей родится в степях? Факты действительно имели место. «Мои кони, твоя бричка, жена моя химеричка». Вопрос надо обсуждать. Принимать конкретные меры. А детей мало и в степях украинских, и в лесах белорусских, и в Прибалтике. Считаем критику правильной. Горькая память войны, закодированная в сознании молодых матерей. Взяли повышенные обязательства. А детей мало. «Бешиха[10] колючая-болючая, тут тебе не стоять, кости не ломать…» Все, как один. «Мы — эхо, мы — эхо, мы — нежное эхо друг друга…» А может, я не председатель, а самозванец. Как тот Лжедмитрий? И на меня все валится, будто снег на голову. Положение горькое, как желчь. «Жигули» уже без очереди. А детей мало. «Иди себе в краски[11], там будешь пить и гулять и выгоду получать…» Твердая порода украинская! Муж говорит: ячмень, жена говорит: гречка. Мужья руководят, а жены царствуют. Хор наивных напевал: «Ой, кто в лесу, отзовись-ка!» А он был в степях, и не было у него никакого намерения менять их на все соблазны и богатства мира. Гремел на черном мотоцикле, в черном дыму, в черных думах памяти и разлада. Не знал модных внутренних монологов и архетипов словесных структур — обращался к себе самому и к степи, к небу и к солнцу, и слова сплетались старые и новые, а душа рвалась мимо них и над ними, хотела безбрежности и силы, как у этой степи, как у этой всеплодящей могучей земли с ее мощной грудью и щедротным лоном, с изгибами-перегибами, всплесками-перелесками.
11
Одно из значений слова «краски» — цветущие хлеба, цветы. Здесь, в отрывке из народной песни, употребляется в переносном смысле — как мечта о лучшей жизни.