Приведенные суждения принадлежат ученым-норманистам. Между тем загадочность русского имени создавала преграды на пути изучения нашего прошлого и перед противниками норманской школы: и для них оставалось неясным, откуда взяли славяне свое русское прозвание. Удовлетворительное объяснение имени русского народа, не прибегающее к норманской гипотезе, могло бы осветить стародавнюю жизнь, сделать ее более понятной и содействовать устранению из исторической науки предположения, которое лишь сгущает мрак над русскою древностью.
Первую помощь при решении этой задачи дает исследователю самоё имя России: оно не приемлет объяснения, принятого у норманистов, и указует путь - правда, длинный и обходный - к своим истокам, скрытым в почти недосягаемой глубине времен.
Русское имя не просто имя: и наш народ, и единичная русская душа видит его в луче священного. Русь в самом имени своем мыслится, как «Русь Святая».
Священное значение народного имени есть духовный факт русской истории, и тот, кто хочет ее понять и объяснить, необходимо должен с ним считаться. Одного этого факта довольно для того, чтобы сделать невероятным происхождение названия Руси из финского слова или же внешнее усвоение его от чуждого племени. Святость русского имени повелевает искать его родину в религиозной жизни осененного им народа.
Основой веры в нашей языческой древности была идея верховного божества, но она не имеет прямого отношения к религиозному смыслу имени «Русь». Не разъясняет его и помысел о святости земли, освоенной славянскими племенами. Однако этот помысел уже указывает на то, что в древнем мировоззрении не только небо или занебесные обители были источником священного. Как бы на помощь человеку, далекому и от создателя вселенной, и от великого Перуна, религиозная мысль язычника усмотрела святые силы в земном мире. Многообразное действие этих сил воплощалось в богах природы; они освящали домашний и общественный быт народа и благословляли своими именами урочища, веси и воды родного ему края.
Для понимания сущности такого восприятия природы надо иметь в виду основную особенность древнего религиозного переживания. Его предметом мог быть чувственный образ внешнего мира, видимая, даже осязаемая вещь, но этот образ нераздельно сращивался с тем или другим душевно-духовным содержанием. Наши предки чтили не видимую природу, как думают некоторые историки, но видимую природу, исполненную святою силой, обитель незримых деятелей, направлявших жизнь видимых явлений. Точно так же для древнего язычника было невозможно воспринять душевно-духовный предмет, не облачая его в ризу зримой плоти; боги древности обладали видимыми свойствами природы и человека, что у них не отнимало ни высшей сущности, ни надземной власти, господствующей над всем, что живо на земле.
Чуя в природе таинственную, нездешнюю жизнь, древние люди поклонялись ей как неисчерпаемому источнику святости. В образах и помыслах своих верований они влеклись к узренной ими тайне, испытывали ее, стремились ее разгадать, склонялись перед нею. Культ природы был культом тайны. По разумению древних славян, в глубинах мира осуществлялась божественная мистерия жизни, и свет, ею изливаемый, озарял земные юдоли.
Современному человеку трудно уловить подлинный смысл древнего вероучения: мистерия природы ныне лишь смутно видится в тех потухающих отблесках, которые ею брошены в нашу жизнь. Для того чтобы рассмотреть первоначальные очертания древнего восприятия тайны, надо долго бродить среди пестрых явлений народного быта, испытывая сумеречные пути суеверий, надо найти древнюю установку души, увидеть прошлое древним оком и попытаться понять и собрать воедино значения отзвучавших «сокровенных слов».
Только тогда в мглистой дали минувших времен, на окраинах ведомой жизни, восстанет мир видений, прежде живой, полный чувств, красок и песен. Теперь он разрушен и замолк. Но и в тишине пройденных дней не иссякли силы, образующие лик народа и направляющие его историю.
В этом далеком мире, святом для наших предков-язычников, в помыслах и обрядах древнего культа природы и должно таиться начало русского имени. Для того чтобы найти его истоки, необходимо представить себе и по возможности понять древнее почитание природы в его целом: лишь общая, господствующая в нем идея может осветить те его обряды и те образы, которые имеют более близкое отношение к Руси как имени нашего народа.
Радуясь жизни, преклоняясь перед тем или другим ее проявлением, древний человек спрашивал, в чем же ее сущность, как объяснить ее зарождение и ее уход, ее многообразие в земном мире. Жизнь, создание верховного бога, должна была полниться его божественными силами, образующими самое ее естество. Такими силами почитались огонь и вода: царь-Огонь и царица-Вода создали вселенную - в это долго верили русины на Карпатах[292]. Совместное действие небесного огня со священной влагой порождает все живое и взращивает древо жизни... так думали наши предки, и доныне былой символ этого древа - береза весеннего Троицына дня - тревожит в русской душе и дремлющие воспоминания, и непривычную забытую радость.
С незапамятных времен миф о древе жизни был религиозным верованием арийских народов. У индусов есть целый круг сказаний, согласно которым и огонь, и божественный напиток Сома принесены на землю птицей с фигового дерева, корнями прикрепленного к небу, а ветвями, источающими золотистый мед, наклоненного к земле[293]. Иранцы верили, что древо жизни, хранящее в себе напиток бессмертия Хаому, растет на дне великого моря[294]. Мы знаем уже, что в Днепровском краю знаки мирового древа встречаются на глиняных сосудах неолитической культуры; в историческую эпоху русские князья вводили их в свои гербы и печати, а крестьяне Карпатской Руси и теперь в Сочельник освящают знаком жизни (Ψ) двери своих хат. О мифическом древе поют и русские песни; в них береза или верба воплощают помысел древней веры; говорит о нем и великорусское заклинание: «На море, на окияне, на острове, на Буяне, стоит белая береза вниз ветвями, вверх кореньями»[295]. Остров Буян - чудный остров, на нем лежит белый, огненный камень Алатырь, а вокруг этого камня, не увядая, цветет весна.
Будто какое-то бесконечно далекое воспоминание скрыто в этом видении рая, в этом образе огня среди водных просторов, будто это видение указывает на то, что свято и в жизни земных творений, в помыслах и делах человека...
Так оно и было в миросозерцании наших предков: огонь и вода направляли и освящали их жизнь.
Конечно, нелегко представить теперь, как понимали существо огня и воды наши славяне. Во всяком случае, жизнетворная сила была присуща священному «живому огню» и священной «живой воде». За пределами неба огонь и вода претворялись в мед, напиток бессмертия; их чудные свойства могли передаваться земным огням и водам. «Мертвая вода» целила раны, «живая вода» возвращала жизнь. Так как огонь и влага получали свою силу от взаимодействия в своей встрече, то святой и целебной почиталась на земле такая вода, которой коснулся огонь: Перунов ключ или колодезь, вода с опущенной в нее громовой стрелкой, вода, заигравшая от положенных в нее горячих угольков, кипучее молоко кобылицы, на заре упавшая роса, дождь из молниеносной тучи.