Кирххорст, 11 ноября 1944
Записав события вчерашнего вечера, читал «Совиновных», где Гёте удачно обрисовал атмосферу маленькой гостиницы. Но концовка срезана, и раздражает, что Софи осталась в руках этого гадкого Зеллера. На что можно возразить: мораль заключена в названии.
После полуночи, а ночь выдалась звездная, второй налет с участием множества самолетов. Один, как насекомое, был пронзен светом прожекторов и парил в нем, осыпаемый ударами, похожими на красные искры, разлетающиеся по наковальне. Присутствие детей смягчало происходящее, придавало ему более гуманный характер, — я это знал еще по опыту бункеров первой мировой войны. Перпетуя держит малыша на коленях, низко наклоняется над ним, как-то умудряясь охватить его еще и плечами, чтобы никакая беда, если и настигнет ее, его не коснулась. Это — поза Ниобеи перед Аполлоном.
Потом заснул и видел сны о животных. В некоем орнитологическом кабинете я погрузился в созерцание птиц, среди которых был большой пятнистый дубонос. Удивился, что пятнистость переходила и на клюв, и задумался о причинах. Потом была яванская сорока, копия нашей. Отчего же тогда яванская? — ах да, у нее на манер некоторых райских птиц было красное пушистое утолщение под веерообразным хвостом.
Кирххорст, 12 ноября 1944
Воздушные тревоги часто вырывают нас из глубокого сна. При этом я не в первый раз замечаю, что существуют совершенно неизвестные области сновидений, глубинные морские бездны, в которые не попадает ни единый луч света. И подобно тому как случайно попавшие в сети создания ведут себя по отношению к воздуху и солнцу, так в единый миг изменяется плазма глубокого сна относительно сознания. В ее пряже остается всего лишь несколько ворсинок. Мы погружаемся в непостижные безглазые глубины, в плаценту образов.
Кирххорст, 14 ноября 1944
Ночь, ничем не потревоженная. Читал: Гёте, «Внебрачная дочь», искусный холодный фейерверк, схожий с творением на прометеевой ступени. Именно высокий уровень ремесла свидетельствует о даровании.
Читал также неопубликованные биографии Планка и Лауэ, которые мне прислал берлинский антиквар Кайпер и которые я собираюсь передать брату Физикусу. На этих высших ступенях физических открытий отношение к окружающему миру снова становится простым, инстинктивным, — оптическое, математическое, волнообразное, кристаллографическое чувство пронизывает тело, подобно флюиду. Наука не может вести ни в какие иные области, кроме тех, что глубоко запрятаны в нас самих. Что бы ни открывали с помощью телескопов и микроскопов — мы внутри себя знали это давно. Нам тяжело хранить обломки погребенных в нас дворцов.
Среди вчерашней почты письмо от Герхарда Гюнтера, с отрывками из дневников его сына, погибшего в Южных Карпатах. Наряду с молитвами, медитациями и местами из Писания там есть заметки и к моим сочинениям, которые он внимательно прочел.
Прафигура. Наша наука стремится к ней, представляя собой мозаику на предначертанной основе. Чем больше кусочков уже «выложено», тем требовательней становятся те, что еще остались. В начале еще можно выбирать для них тот или иной план, в конце их место определено.
Свобода воли кажется благодаря этому все ограниченней, но ее следует рассматривать как присущую всему целому. Грандиозные решения определяли весь процесс, ближе к концу, по-видимому, приобретающий все больше автоматизма. На нашу долю выпало вложить в купола и своды замковые камни, узренные и замысленные отшельниками в теологических медитациях. Свобода воли в Homo magnus безусловно выше, чем в индивидууме, но и он принимает в этом участие. В неразделенном, где нужно выбирать между добром и злом, индивидуум и нынче еще суверенен. Стоит лишь воззвать к его суверенности — и узришь чудеса.
После полудня у зубного врача в Бургдорфе, где в его приемной читал Эккермана. Нашел там упоминание о «Pastoralia» софиста Лонгуса и сразу почувствовал желание их приобрести, что сделать не удастся, прежде всего из-за трудностей в доставании книг. При этом вспомнил набережные Сены между мостами и тамошние богатые уловы.
Потом врач под звуки бормашины нашептывал мне на ухо политические новости.
Кирххорст, 15 ноября 1944
Первый снег.
Может быть, многие из немцев переживают сегодня то же, что и я, когда знание о совершаемых подлостях отвращает от участия в коллективных действиях вообще, если предвидишь, что и будущие корпорации произрастают из того же корня. Уже и нынче, после столь мощных знамений судьбы, слепота ставшего необозримым плебса превосходит всякое представление, всякую меру.