Я сама себе лгала.
— Почему ты не раскрыла мне глаза раньше? Почему не ткнула носом в очевидное? — прошептала я, выдавливая из себя каждое слово.
Обняв кружку двумя руками, Лена нахмурилась:
— Ты действительно хотела бы услышать это от меня?
Я в ответ просто закрыла глаза. Нет. Услышать от своей лучшей подруги такую правду я не хотела бы. Это юные подружки клянутся друг другу в том, что будут рассказывать о каждом шаге парней, если те где-то окажутся замечены без них.
Повзрослев же, начинаешь понимать, что далеко не все можешь рассказать даже лучшей подруге. Некоторые вещи так и остаются за закрытыми дверьми.
— Я подала на развод, — сказала я вместо ответа.
Лена замерла с чашкой в руках.
— Ты уверена? Алиса, пятнадцать лет…
— Я видела, как он целовал другую женщину, Лен. Какие еще нужны доказательства?
Подруга вздохнула. Поставив чашку, она отодвинула ее в сторону.
— Просто… подумай как следует. Развод — это не только твоя жизнь. Это Катя, это общий бизнес, это…
— Я уже все обдумала. Правда. Удивительно, но на принятие решения хватило всего одной ночи.
Между нами повисла неловкая, тяжелая тишина. Вероятно, чтобы заполнить ее, Лена освободила барный стул и засуетилась. Добравшись до шкафа, она открыла створки и достала из его недр постельное белье.
— Ладно, как раскладывается диван, ты знаешь. Как говорится: утро вечера мудренее.
Мне так и хотелось ответить: «Вряд ли», но я промолчала.
А дальше были бытовые мелочи. Сначала мы по очереди сходили в душ. Пока там была Лена, я расстелила диван, заправила его постельным бельем и отвоевала у верхней полки шкафа подушку. Пока что-то делала, тело действовало словно механически, отличаясь полным отсутствием каких-либо мыслей, но, едва наступила ночь, для меня все разом изменилось.
Квартира Лены была теплой и уютной, комфортной, но я никак не могла уснуть. Долгое время ворочалась, прислушиваясь к каждому шороху за приоткрытым окном. Режим проветривания позволял прохладному воздуху проникать в комнату, но никак не мог повлиять на мою бессонницу.
В конце концов, не выдержав, я взялась за телефон. Достав его из-под подушки, начала пересматривать старые фотографии, пытаясь понять, когда именно все пошло наперекосяк.
Вот Катин первый день в школе, вот Максим с дочерью на плечах, а вот мы втроем на море. Долистав до самых первых изображений, которые скачала с облака, я пересматривала наши свадебные фото. Я в белом платье, такая молодая и счастливая, и Максим в строгом костюме. Он отчего-то выглядел совсем мальчишкой. Мы кормили друг друга караваем, смеялись, не замечая, что я вымазала подбородок в джеме.
Впрочем, Макс заметил. Яблочный джем он убрал губами, запечатлев короткий поцелуй.
Глаза против воли наполнились слезами.
Перемахнув сразу с десяток фотографий, я остановилась на той, что была сделана в роддоме при выписке. Катя — всего пять дней после рождения — и Максим, осторожно держащий крошечный белый сверток из одеялка. Его лицо было одновременно испуганным и счастливым.
«Я никогда не оставлю вас. Вы лучшее, что есть в моей жизни», — шептал он тогда.
Ощутив вибрацию телефона в руках, я от неожиданности выронила его. Быстро подняв с подушки, увидела на экране фотографию Максима. Он улыбался, как и всегда. Такой уверенный и спокойный.
Не желая с ним говорить, я просто сбросила вызов. И еще один, отобразившийся буквально через несколько секунд. Следом пришло сообщение:
«Аля, ты разрушаешь нашу семью из-за глупости! Одумайся!»
После него я просто отключила телефон, но поздно. Его слова уже горели в мыслях, прыгали, повторяясь снова и снова.
Глупость. Для него все это было просто глупостью.
Откинув одеяло, я поднялась с дивана и подошла к окну. В этот час город спал. Лишь где-то вдалеке мигали огни ночных клубов.
Стекло холодило ладонь. Где-то там, в загородном лагере, уже, вероятно, спала Катюшка.
В другом направлении находился наш дом. И человек, который назвал мою боль глупостью.
Моя жизнь растворилась где-то между ними.
— Аля? Ты в порядке? — донесся сонный голос Ленки из спальни.
Я не ответила ей, просто не смогла. Смотрела на свое отражение в темном окне. Оно было размытым, искаженным, чужим. Я запомнила совсем другое лицо. Лицо девчонки, которой едва исполнилось восемнадцать.
Кем я теперь была? Я не знала. Просто глупой женщиной у окна, по чьим щекам безмолвно скользили слезы. Глупой женщиной с разбитым сердцем. И с телефоном, который был полон воспоминаний.