Я попыталась пройти мимо на кухню, но Паша в мгновение сгрёб меня в свои стальные оковы, упираясь носом в макушку, тяжело втягивая воздух. А я обмякла, давая нам последние минуты проститься.
– Ничего не изменить, родная?
– Нет, – тихо прошептала, наслаждаясь его теплом.
– Хорошо, и как бы мне не было больно, я принимаю твоё решение. – Паша отодвинул меня на вытянутых руках, а в его глазах я впервые увидела боль умирающего человека. – Только знай, что я не смогу тебя никогда забыть. Ты всегда будешь здесь.
Он указал пальцами на то место, где билось сердце, резко отпустил и быстрым шагом покинул квартиру. Я пришла в себя только тогда, когда хлопнула входная дверь. И снова новая волна горя накрыла меня и в этот раз слёзы я не сдерживала.
***
– Привет, мам.
– Лена! Ты почему не позвонила? Ты одна?
Криво усмехнувшись, я прошла в когда-то родную квартиру и положила сумки у большого громоздкого шкафа для верхней одежды. Я прекрасно понимала удивление мамы. Дочь заявляется в семь утра с сумками, без звонка и с опухшим лицом. Сама бы очень удивилась такому появлению. Но у меня не было выбора. Я приехала туда, где меня любят по-настоящему, где окутают теплом и заживут мои раны. Я приехала к маме.
– Да, мам, одна.
– Паша на работе? Позже приедет?
Прикрыв глаза, от упоминания одного имени мужа снова боль прострелила сознание, опёрлась спиной о стену и медленно сползла на пол. Надо сразу рассказать маме правду, вот только сил у меня нет, как физических, так и моральных. Я не спала всю ночь. После ухода Паши снова плакала чёрт знает сколько времени, так и просидев на балконе, пока не позвонила Яна. С трудом встав, ответила подруге и отменила свой побег к ней. Уже не было смысла ехать к подруге. Янка молча выслушала мой прерывающийся рыданиями рассказ о разговоре с мужем и предложила любую посильную помощь. А уже рано утром я была на железнодорожном вокзале, где садилась на первую электричку до Горячего ключа, в город моего детства.
– Он не приедет…я поживу пока у тебя?
– Конечно… Что случилось?
– Мам, мне так больно.
– Вставай и пошли пить кофе.
– А есть что покрепче?
– В такую-то рань? Нет, чтобы не случилось, пить утром не позволю. Иди умывайся, мой руки и на кухню. А я пока завтрак приготовлю.
Об одном упоминании еды, лёгкая тошнота подкатила к горлу. Я не ела с обеда прошлого дня и точно знала, что ничего в меня не влезет. А если и залезет, то обнимашки с унитазом гарантированы. Я могла только пить. И чашечка кофе сейчас мне не помешает. Выполнив указания мамочки, бухнулась на мягкий стул и опустила голову на стол, одним глазом наблюдая, как мама варит кофе и попутно достаёт из холодильника масло, клубничное варенье и нарезает сладкую булочку на небольшие ломти.
– Мам, я выпью только кофе.
– Хорошо, хорошо. С молоком?
– Угу.
В свои пятьдесят семь лет мама выглядело даже очень моложаво. Она всегда следила за собой и меня к этому приучала с самых ранних лет. От мамы мне достались в наследство ярко зелёные глаза и безупречный вкус в одежде. А вот ростом я пошла в папу. Мамочка моя была маленькая, миниатюрная, но очень шустрая. И за это её очень любили на работе. Кстати о работе, ей же скоро надо уходить.
– Мам, а ты, когда на работу пойдёшь?
– Решу, когда узнаю, что у тебя случилось, – категорично заявила мама, разливая кофейный напиток.
Ноздри защекотал до умопомрачения вкусный аромат, и я с охотой выпрямилась, обнимая кружку двумя руками и делая первый глоток.
– Как вкусно, как называется?
– Шоколадный трюфель, – пожала мама плечами и намазала хлеб вареньем, подавая мне, но я отказалась. – На тебе лица нет, бледная, аж вены просвечивают. Рассказывай, дочь.
– Мы с Пашей разводимся…
Мама замерла с кружкой в руке, а потом поставила её обратно на стол. Отличное начало, мама с первых слов заволновалась, а я хочу продолжить, читая немой вопрос в её глазах – «почему» и не могу. Ком в горле стоит, слёзы душат. Янке могу рассказать в красках, а маме не могу.