Очень странное ощущение, когда тебя везут, а ты не видишь ничего, кроме потолка. Посторонние люди аккуратно и бережно делают своё дело, ты лежишь и полностью от них зависима. Очень, между прочим, напрягает.
Мне было одновременно стыдно, что столько хлопот со мной и жалко себя, всё время хотелось плакать. Чувствовала себя потеряшкой, чужой, никому не нужной, вокруг были незнакомые люди. Так хотелось, чтоб рядом была родная душа. Мой список родных душ. к сожалению, перечёркнут (бабушка не в счёт). Я по всем фронтам осталась одна.
На скорой приехала в другую больницу. Лучше сказать в медицинский дворец. Меня на каталке завезли в лифт. Чистота, неоновый свет, простор, много воздуха и …холод. Вот какая бы не была больница, лучше туда не попадать.
Это всегда безжизненное и холодное пространство. Убедилась в этом, когда попала в смотровую. Меня положили на железный стол, включили огроменный прожектор с кучей лампочек. Я сразу всем телом почувствовала холод, мгновенно замёрзла, кожа пошла мурашками.
Врач – возрастной мужчина цепким взглядом чёрных глаз сканировал каждый сантиметр моего лица. Аккуратно вертел мою голову, давал какие-то распоряжения. Ещё двое переговпривались с ним, тщательно осмотрели всё моё покрытое мурашками и синяками тельце, вышли. Две медсестры ловко одели меня в мягкий трикотаж, переложили на каталку, повезли кататься по залитым светом мраморным коридорам.
Палата, в которую меня поселили была похожа на будуар барби. Я вообще засомневалась, это точно больница?
Кровать цвета слоновой кости, вся такая милая, с чудесным изголовьем. Такой же чудесный столик на гнутых ножках и пышные кукольные кресла оббитые нежно-сиреневым бархатом. Штора, покрывала, всё в цвет лаванды. Плазма на полстены, красота!
Зашла медсестра, представилась Наташей.
– Скажите, где я,– наверное, мой вопрос звучал глупо.
Наташа улыбнулась мне так, будто с утра проснулась с единственной целью порадовать меня своим присутствием.
– Вы в центре пластической хирургии. Вас осматривал главный врач Георгиевич Владимирович.
Её объяснения мне ясности не добавили, я растерялась ещё больше.
Вскоре прибыл другой врач, как выяснилось, окулист. Всякими приборчиками заглядывал в мои заплывшие глазки, диктовал медсестре под запись. Та быстро, умело выполняла все распоряжения докторов. Сделала мне маску на лицо, чем-то намазала губы, закапала глаза.
Поставила капельницу, наградила уколом, моя боль сразу отступила, исчезла тошнота, зато на смену ей подкрался сон.
В полудрёме наблюдала, как медсестра придвинула ко мне столик, поставила на него поильник, обещала проведывать каждые полчаса. Или лекарства так действовали, или сотрясение у меня было знатное, но всё вокруг меня плыло как в полусне.
В итоге мне велено было лежать, не вставать, отдыхать и выздоравливать.
Пожелание хорошее, но для меня неприемлемое.
Моя работа сама себя не сделает, машина сама по себе не отремонтируется, деньги сами себя не заработают, кредиты ждать не будут.
Только я выдохнула, осталась одна, собираясь сожрать себя поедом за то, что загремела в больницу, – дверь в палату открылась, вошли Фёдор и тот врач, что осматривал моё лицо, Владимир Георгиевич.
Я от неожиданности подпрыгнула, села, спустила ноги, прикрылась одеялом. Чёрт, чего они ходят туда сюда, не понимают что ли, что мне неловко сидеть перед мужиками в ночной рубашке с расквашенным лицом!
Врач, обращаясь к Фёдору, сказал, что со мной ничего серьёзного по его части нет. Так сказать участия его специалистов-хирургов не требуется. Кости лица у меня целы, шрамов нет, всё остальное бесследно заживёт с помощью медиков. Ясное дело, в клинике помогут сойти синякам, снимут отёк. Ушибы на лице пройдут, не беда, но опять же необходимо время. Минимум неделю синяки сохранятся, ушиб серьёзный.
Однако, ушибы не главное, сотрясение штука опасная. Покой нужен, прокапаться лекарствами – это обязательно. Нервным тканям надо восстанавливаться.
Мужчины хотя и смотрели на меня, но говорили между собой, меня не спрашивая. Решили оставить в клинике под наблюдением.
Само собой лучший уход, питание и всё такое.