— Я в порядке, правда! Уезжайте, прошу!
— Сядь в машину, Ксения! — рычит муж и выпускает мою руку. — Пока я ищу тебя по всему городу, ты перед этим городом ноги раздвигаешь! С кем ещё моя женушка успела покувыркаться за ночь⁈ Ты…
Это не может быть правдой! Это какой-то чертов сюрреализм!
Я не даю ему договорить.
Собрав все силы, всю горесть и обиду, размахиваюсь и даю ему пощечину. Громко. Так, что ладонь пронзает жгучая пульсирующая боль.
— Не суди по себе.
Вырываюсь из его хватки. Осталось вырвать его из своей жизни, из своего сердца.
Надрывно вдыхаю. Воздух будто наждачкой проходится по внутренностям.
Сажусь в машину, закрываю глаза и обессилено откидываю голову назад. Артём прав, мне нельзя за руль.
Мне всё равно, что творится за пределами салона. Путь даже поубивают друг друга.
Всё равно…
Чувствую, как Карен садится за руль.
И уже проваливаясь в беспамятство, слышу короткий гудок, а следом облегченный голос мужа: «Да, пап, она рядом. Едем домой».
Глава 8
Я остаюсь в отключке всю обратную дорогу. Никаких видений, снов — только темнота.
Прихожу в себя оттого, что муж пытается просунуть одну руку между моей шеей и сиденьем автомобиля. Вторая — под моими коленями. Решил не будить. На руках занести в дом.
Вопреки ожиданиям, его прикосновение не вызывает отторжения, хотя еще вчера от одной мысли о подобном меня трясло. Поддаюсь сиюминутному малодушию и не проявляю никаких признаков сознания. Цепляюсь за жалкие крохи нежности, которые еще возможны между нами.
Напоследок.
Знаю, что не разрешу ему прикасаться к себе потом, когда реальность снова вступит в свои права. А пока он бережно прижимает меня к себе, а я незаметно втягиваю носом его запах. Тайком. Это всё, что я смогу позволить себе.
И ему…
Понимает ли он, что это конец?
Господи, как же больно!
Он укладывает меня на нашу постель, аккуратно стягивает ботинки, чтобы не разбудить, накрывает пледом и выходит. Дверь не захлопывается, и я слышу следом: «Ксюша спит. Пусть дети пока у вас побудут. Привезёте позже».
У меня будто внутри что-то окончательно рвется.
Несколько минут лежу в неподвижности, принимая неизбежное, привыкая, возвращая себе решимость. Делаю череду глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоить сердцебиение. А оно, глупое, разбитое вдребезги, стучит неровно, бешено. Бьется о грудную клетку, отдаваясь тугой, давящей болью в ребрах.
Ничего, пройдет.
Всё проходит же…
Больше часа стою под струями воды. Жду, когда наступит исцеление. Сказки про живую воду остались в далеком детстве, а я, как дура, продолжаю верить и искать в них вековую мудрость…
Неспешно высушиваю волосы, закручиваю в низкий пучок, который закрепляю «пружинкой». На мне атласное изумрудное платье в пол, которое я заранее выбрала для праздничного вечера в кругу родных — элегантное, не вызывающее, в цветах наступающего года. По плану, мы собирались вчетвером встретить первый Новый год у себя, в новом доме, а потом прогуляться до родителей и продолжить там большой семьей.
Сегодня и этот план рассыпался. Я не хочу их видеть.
Смотрю в свое отражение, но вижу только красивую картинку.
На лице маска.
В глазах тьма.
Я не позволю себе испортить детям самый любимый день в году. Ради них я приструню свою импульсивность, запру на тысячу замков чувства и буду улыбаться. Но, пока Вика и Гера еще у родителей мужа, могу позволить себе не притворяться.
У лестницы останавливаюсь. Игры разума подкидывают одно за другим воспоминания, как мы год назад впервые заходим в наш дом, еще пустой, но уже такой любимый. Такой долгожданный. Карен заносит меня на руках, как новобрачную, а я смеюсь и тянусь к его колючей щеке, но он успевает повернуть голову, и мы касаемся губами. Легко так, нежно, естественно. Он опускает меня на ноги, тепло прижимает к себе спиной, упираясь подбородком мне в плечо.
«Мы будем здесь очень счастливы, джана, вот увидишь».
Я думала, мы на самом деле счастливы. А оказалось, счастлива была только я. Или у нас с мужем были разные представления о нем…
Медленно спускаюсь, крепко держась за перила и, чтобы отвлечься, считаю ступени. Их оказывается ровно двенадцать. Никогда не была суеверной, но почему-то сердце щемит от внезапной символичности. И снова сбивается с таким трудом восстановленное дыхание.
Двенадцать ступеней — по одной на каждый наш год.