Им полагается быть неуязвимыми.
Или вовсе не существовать.
— А что говорит отец?
Мама сгорбилась и промолчала.
— Что он говорит, мам? — наседал я.
— Говорит, и поделом ей. Нечего ставить себя выше других.
— Утырок, — буркнул я, потирая челюсть. — Какого хрена он вообще...
— Пожалуйста, не начинай, — со слезами перебила она. — Я достаточно выслушала от твоего отца, на сегодня с меня хватит.
— Мам, — предпринял я новую попытку, но она пренебрежительно тряхнула головой, отбив всякую охоту продолжать.
Всхлипнув, она встала из-за стола, положила руку на округлившийся живот и, не удостоив меня взглядом, направилась к выходу; разочарование и презрение исходили от нее волнами.
Хлопнула дверь кухни, и на меня накатила знакомая волна отчаяния, от которой невозможно избавиться, не затуманив рассудок тем, что попадется под руку.
Беспомощный, я, обмякнув, застыл посреди кухни, обреченно переваривая эмоции и чувства, каких не пожелаешь и врагу.
Опасаясь расслабить напряженные мышцы из страха наломать дров и не испытывая ни малейшего желания снова пуститься во все тяжкие и испортить себе жизнь, которую удалось с таким трудом наладить, я опустил голову и медленно сделал глубокий вдох.
«Тебя это не касается, — увещевал внутренний голос, — тебе плевать, помнишь?»
Тебе плевать.
Плевать.
Тебе, блин, плевать!
17
НОЧНОЙ ГОСТЬ
ИФА
Было уже за полночь, когда я проснулась оттого, что окно в моей комнате со скрипом открылось, а потом захлопнулось. Сердце лихорадочно забилось, когда в комнате раздались осторожные шаги, матрас просел под тяжестью чужого тела. Я молча перекатилась на спину и повернулась к своему бойфренду.
Потому что безошибочно угадала в ночном госте Джоуи.
Полностью одетый, напряженный, он вытянулся на моей кровати поверх одеяла, даже не подумав снять капюшон худи, и, положив руки на живот, уставился в потолок. Судя по сосредоточенному, нарочито глубокому дыханию, его явно что-то тревожило, однако пришел он не к Шейну, а сюда.
Ко мне.
Мы лежали в густых сумерках, которые разбавлял лишь лунный свет, струившийся через окно. От меня веяло теплом, а от Джоуи холодом.
В этом оба мы: плюс и минус.
Я молча взяла его крупную ладонь и поднесла к губам. Он должен сам принять решение. Должен сам сделать следующий шаг. Тут ему никто не поможет, даже я.
С трепетом поцеловав покрытые шрамами пальцы, я прижала его ладонь к груди и терпеливо ждала.
Наконец Джоуи повернул ко мне голову, и я сделала то же самое.
— Я думал, в Томмене у нее все наладится.
— Ты про Шаннон?
Он отрывисто кивнул.
С упавшим сердцем я накрыла рукой наши сплетенные пальцы.
— Она во всем винит меня.
— Мама?
Снова кивок.
У меня перехватило дыхание. Меньше всего на свете Джоуи сейчас нуждался в моих бесконечных расспросах, а уж тем более — в утешении или жалости, поэтому я молча глядела в его ясные, не затуманенные наркотиками глаза, устремленные прямо на меня.
— Она меня ненавидит, — вырвалось у него душераздирающее признание. — Видела бы ты, как она на меня смотрела.
Преисполненная сострадания, я повернулась на бок, лицом к нему.
— Что ты видишь в моих глазах, Джо?
Он вздрогнул.
— Проблема не в...
— Что ты видишь, Джо?
— Тебя, — с надрывом прошептал он. — Я вижу тебя, Моллой.
— Ты видишь любовь, — мягко поправила я, коснувшись его колючей щеки. — Видишь принятие. — (Джоуи сглотнул, но ничего не ответил.) — Мы как зеркала. — Я положила его руку себе на щеку. — На все, что ты испытываешь ко мне, я отвечаю взаимностью.
— Моллой.
— Пускай твоя мать по глупости пренебрегает тобой, но мне хватает ума оценить тебя по достоинству. — Я придвинулась ближе, пока наши носы не соприкоснулись. — Я никогда не отвергну твою любовь.
Он шумно выдохнул и зашептал:
— Я реально тону, Ифа. Вязну в этой гребаной трясине.
— Не бойся, я этого не допущу, — заверила я и потерлась носом об его нос. — Не позволю тебе утонуть.
— Обещаешь?
Я подалась вперед и поцеловала его в губы.
— Обещаю.
— Люблю тебя.
— А я тебя.
— На сей раз я не оступлюсь, Моллой.
— Даже не сомневаюсь.
— А ты, значит, со мной до победного?
— Ну а куда деваться, — улыбнулась я в темноте. — На какие только жертвы не пойдешь ради кольца. Подвенечного платья. Белого штакетника. Ну и всего в таком духе.
— О боги, — хохотнул Джоуи. — Не наглей.
— Я по жизни наглая.
— Преуменьшение века, Моллой.
— Когда мы обручимся...
— Мы не обручимся.