Дикон заставил меня замолчать.
— Но как можно жениться по расчету? — возмутилась я.
— В важных делах всегда должен быть расчет. Я не смогу добиться своего, не женившись на Лотти.
— Ты воспользовался тем, что она еще несмышленая, и постарался предстать перед ней в роли героя.
— Я и есть герой. Я пират по натуре. Лотти для меня своего рода вызов. А перед вызовом я не могу устоять. Мне жаль, что вы потеряли своего доктора.
— Его смерть помешала тебе продолжать свой шантаж. Теперь я могу думать только о себе, и мне безразлично, что со мной будет. Я расскажу Лотти абсолютно все. Расскажу ей о том, что ты шантажируешь меня, и о твоем намерении жениться на ней исключительно потому, что она является наследницей Эверсли. Так вот, в своем завещании я откажу ей в этом праве.
— Тогда кому же вы оставите Эверсли? Ведь вы же не допустите того, чтобы имение перестало быть собственностью нашей семьи. Нет уж. Я законный наследник. Можете считать меня негодяем, но ведь все мы грешники, включая тех, кто кажется очень добродетельным. Хотите, расскажу кое о чем? Это мисс Картер устроила пожар в больнице.
— Этого не может быть!
— Но это так. Я мог бы спасти ее, но она не захотела. Она казалась такой неприступной. Строгая и добродетельная старая дева. Я был не прав, но я не мог устоять…
— Ты хочешь сказать, что…
— Да, вы угадали. В Клаверинге Мадлен Картер потеряла свою девственность. У меня есть тяга к совращению девственниц.
— Ты просто дьявол, Дикон!
— Да, я такой. Мне потом было очень неловко. Но, видите ли, она была такой набожной, и мне стало любопытно, поможет ли это ей устоять. Не помогло. Она твердила потом, что ей суждено гореть в огне ада. Ты знаешь, она была с придурью. Однажды в Клаверинге садовники жгли мусор и сухие ветки. Она попыталась прыгнуть в огонь. Я удержал ее и уговорил не делать этого больше. Но у нес появилась тяга к самоуничтожению. Ей не нужно было забирать с собой столько жизней, но в ее глазах все эти молодые матери были такими же грешницами, падшими женщинами. А доктор, разве он не вкусил от Божьей благодати? Я велел ей шпионить за вами. Она знала, что вы и доктор любовники. Мадлен знала и о настойке опия, бутылку которого видела на столике усопшего. Все это она мне и рассказала. Она становилась очень красноречивой, когда говорила о грехопадении. Для нее все вокруг были падшими грешниками. Я думаю, она радовалась прегрешениям других потому, что сама была такой. Она была фанатичкой. Я видел, как она стояла на карнизе и размахивала горящей головней, как факелом, призывая Бога засвидетельствовать ее раскаяние. «Дай мне руку! — крикнул я. — Я вытащу тебя из огня». И она ответила:
— Оставь меня. Может, мне удастся спасти душу. Я искуплю свой грех, сгорев в огне не одна, а со всеми другими грешницами.
— Какая ужасная история!
— Какая правдивая история! Что касается вашего Чарльза, то и его я мог бы спасти. Но он был подобен капитану, который не имеет права покинуть тонущий корабль. Очень благородный поступок. Но он такой же грешник, как и все мы. Разве нет? Как и бедная Мадлен, он, вероятно, надеялся искупить свои грехи. Дорогая Сепфора, все мы грешники и не имеем права осуждать кого-то лишь за то, что его вина перед Богом кажется большей, чем наша собственная.
— Дикон, я устала от тебя, — сказала я. — Пожалуйста, оставь в покое меня и мою дочь.
— Будьте благоразумны, Сепфора, — ответил он, — и в скором времени мы заживем счастливо.
Мне с трудом вспоминаются те дни. Кажется, это было так давно. Каждое утро, просыпаясь, я думала: «Чарльза больше нет, теперь я одна».
Дикон уехал в Клаверинг. Прощаясь со мной, он взял мои руки в свои и сказал:
— Не забывайте, что держите в этих руках доброе имя доктора и свое тоже. Я желаю вам только счастья.
— Ты можешь сделать меня счастливой, если уедешь и никогда не вернешься, — ответила я.
— Когда-нибудь вы измените свое отношение ко мне, — ответил Дикон. — А сейчас я пойду разыщу мою милую Лотти. Я попрощаюсь с ней и заверю в своей неугасимой любви.
С каким чувством облегчения я глядела ему вслед!
Дни казались долгими и бессмысленными. Я почувствовала, что мои визиты к Изабелле и Дереку только расстраивают их, потому что я напоминала им о Чарльзе.
Ко мне пришла повидаться Эвелина с малышом, которым она очень гордилась.
— Вылитая копия отца, — сказала она и посмотрела на меня с сочувствием во взгляде. — Мне жаль доктора. Он был таким добрым и милым человеком… Но я всегда считала его слишком серьезным для вас. Вам нужен такой человек, который мог бы вас развеселить. Ведь вы и сами серьезная, вам нужен кто-нибудь, вроде того француза. Вы помните его?
Мне хотелось закричать, чтобы она убиралась, но я знала, что Эвелина всего лишь пытается ободрить меня.
Джеймс Фентон стал грустным и задумчивым. Я поинтересовалась у Хэтти, что с ним, и она призналась, что он подумывает о приобретении своей собственной фермы. Он всегда стремился к самостоятельности.
Я спросила:
— Он хочет уехать?
— Нет, мы никуда не уедем, если нужны здесь, — заявила Хэтти.
Я поняла, что должна отпустить их. Они хотели обзавестись своей фермой. Но как я обойдусь без Джеймса?
Все круто изменилось. Я осталась одна, потеряв Жан-Луи и Чарльза. Даже Лотти предпочла меня Дикону. Она всерьез думала о том дне, когда сможет выйти за него замуж, хотя ждать этого дня ей предстояло долго.
Я чувствовала себя такой одинокой, потому что любящие люди покинули меня.
Я попыталась представить будущее. Что мне следует делать? Стоит ли мне держаться от всего в стороне и позволить Лотти связать спою жизнь с Диконом? Или я должна отказать ей в согласии на брак, вычеркнуть ее из завещания и тем самым потерять ее навсегда? Впрочем, без Эверсли она не будет столь привлекательна для Дикона.
Передо мной стояла дилемма, и не было никого, кто бы мог мне что-нибудь посоветовать.
Однажды, когда я сидела в своей спальне, в дверь постучали, и вошла одна из служанок, чтобы сообщить мне, что внизу меня ждет посетитель.
Когда я увидела его, стоящего в холле, мое сердце застучало быстрей, и я почувствовала такое волнение, какого давно не испытывала.
Жерар мало изменился. Конечно, он выглядел старше. На нем был седой парик, из-за чего его глаза казались темнее и ярче, чем они помнились мне. Он держал в руке шляпу с пером, из-под полы его свободного камзола торчала шпага.
Я сбежала к нему по лестнице. Он взял мои руки в свои и поцеловал сначала одну, потом другую. Я вновь почувствовала себя юной, глупой и отчаянной.
— Наконец-то ты позвала меня, — сказал он.
— И ты пришел ко мне, Жерар, — тихо ответила я.
— А ты думала, что я не появлюсь? — спросил ОН. — У нас есть дочь.
— Жерар, мы должны поговорить с тобой спокойно, чтобы нам никто не мешал. Ты приехал один?
— Со мной еще двое слуг.
— Где они? Я распоряжусь, чтобы о них позаботились, а сейчас пойдем.
Я провела его в зимнюю гостиную и закрыла дверь.
— У нас есть ребенок, — сказал он. — Почему ты молчала?
— Я не могла известить тебя об этом. Мой муж думал, что это его дочь. Она была ему таким утешением — Где она?
— Она здесь.
— Я так хочу увидеть ее.
— Ты ее увидишь. Я хочу, чтобы ты спас меня от беды.
— А что случилось?
— Сейчас я все объясню. Пожалуйста, Жерар, выслушай меня.
Я рассказала ему кратко, как могла, о том, что произошло. О том, как страдал Жан-Луи, как я и доктор стали любовниками, как Дикон задумал воспользоваться нашей дочерью для того, чтобы осуществить свои планы.
Я видела по лицу Жерара, что ему трудно понять, почему я считаю Дикона таким уж злодеем. Однако он внимательно выслушал меня и обещал помочь.
Я сказала:
— Я намерена сообщить Лотти, что ты — ее отец. Но сначала я хочу, чтобы она познакомилась с тобой и прониклась к тебе симпатией, в чем я не сомневаюсь. Ты меня понимаешь?