— Чуть дальше, — уточнил я.
— Ты хочешь посмотреть на битву? — любопытство так и распирало его. Или это сомнение? Не важно. Важно то, что в обоих случаях человек ждет правду.
— Откуда ты знаешь, что будет битва? — на сей раз, любопытство одолевало меня.
— Битва будет, — настойчиво повторил он. — Это очевидно. Или я ничего не смыслю в истории. Такие переломные моменты всегда ознаменованы войнами. Или напряженным противостоянием. Признаки переломного момента на лицо. Значит, битве быть. Хотя война может и не вспыхнуть. Но битва будет — это точно. Я чувствую ее, словно где-то рядом пылает огромный костер. Мне просто интересно твое отношение к происходящему?
— Ты узнаешь, — туманно пообещал я, сделав короткий поклон. — Ведь ваш Клан первым оказывается в курсе событий. Поэтому, ни слова больше. Зачем повторять будущее. Оно настанет само, нужно лишь подождать. Ладно, мне пора. Да и тебе тоже. Прощай, Ральтар. И не забудь про трактат.
— Прощай, Великий Дух, — улыбнулся он. От него пахло благодарностью и Свободой. — Я напишу не один трактат. Прощай.
Я кивнул, порывисто развернулся и зашагал в лес. Он провожал меня молчаливым взглядом, пока я не исчез. Кусты орешника раздались в стороны, свет костра в последний раз подчеркнул прорехи и дыры в моем плаще. И предрассветная мгла мягкой пеленой окутала меня, словно мать младенца. Завернула, подхватила и понесла в неведомую даль. Она баюкала, напевала тихие песни и с нежностью смотрела мне в глаза. А я силился увидеть свое отражение в ее бездонных черных глазах. Но они хранили лишь изначальный мрак, плотный и непроницаемый. В нем все терялось и гасло без остатка, ведь то была вечность. Вечность, которая вбирает и таит в себе все, что есть в мире. Та вечность, заглядывая в которую мы видим лишь то, что нам кажется. И наивно принимаем это за истину. Хотя и рождая тем самым истинную жизнь…
14 Кто сказал — один не воин?
«Ты думаешь — то сердца стук?
То шаг к концу твоей бессмертной жизни…».
Хранитель желанийДа, как прекрасна жизнь. Как здорово, когда все вокруг прекрасно. Прекрасный летний день — яркий и солнечный. Разве можно думать о плохом? Конечно же — можно, но зачем? Зачем омрачать свое настроение? Особенно, если ты не привык видеть во мраке. Или решил на время уподобиться тому, кто не привык.
Я блаженно крутил головой, озираясь по сторонам. Надо мной величественно парили караваны облаков, напоминая крылатые возвышенные мысли. Они взывали с небес, словно приглашали в далекое странствие. Но я и так странствую. Правда, по земле. Я довольно щурился, когда теплый ветер благодатно дул в лицо, неся свежесть луговых трав и цветов. Ноздри широко раздувались, улавливая сложный букет запахов. Слух ласкало жужжание трудолюбивых пчел и сухой треск стрекоз. Из-под стоптанных сапог выскакивали прыткие кузнечики, встревоженные и недовольные. Я лениво шагал, всматриваясь в холмистую голубеющую даль.
Но вдруг замер… Присмотрелся внимательнее. Даль тревожно дрожала, словно хороня что-то бесценное. Словно укрывала это от любопытных глаз.
Я подобрался, словно ищейка, и пригляделся еще внимательнее. Да, там что-то шевелится. Какой-то древний исполинский ящер, блещущий под солнцем стальной чешуей и когтями. Он медленно полз по зеленой равнине со стороны мглистых гор, громыхая и скрипя, источая волны решимости, ярости и злости. Над ним вились странные синие сполохи. Тысячами голодных глаз он возбужденно шарил окрест, выискивая жертву. Тысячами жал щетинилась его непробиваемая шкура. Тысячами глоток он изрыгал проклятья и ругань. Тысячами пор он источал чудовищный жар и запах крепкого пота. Страшный неведомый зверь выбрался на охоту, и настороженно принюхивался, в надежде сомкнуть безжалостные челюсти и вкусить кровавой плоти.
Я не стал его разочаровывать и поспешил к нему.
Взобравшись на вершину очередного холма, я остановился возле одинокого кряжистого дуба и посмотрел вниз. Передо мной раскинулось огромное войско, напоминающее длинную исполинскую рептилию. Она ползла, скрипела, громыхала, сверкала гладкими боками. И вдруг настороженно остановилась, заметив меня. Я даже помахал рукой, чтоб не подумали — мол, я тут случайно.
Быстро окинув взором войско, я оценил обстановку. Пять тысяч конницы на флангах, двадцать тысяч тяжелой пехоты и тысяч десять стрелков. Десятка два требюшетов, столько же катапульт и сотня баллист. Разумеется, не считая всевозможных подвод, обозов, походных кузниц, кашеварных телег и прочего. Маловато. Ну да ничего. Пред величием вечности меркнет любая величина.
Ящер стоял и грозно таращил свои невыразительные глазищи. Он не понимал, кто я такой. Мой одинокий пыльный плащ вился над ними, сияя прорехами, заплатами и рваными дырами. Издалека он напоминал стяг какого-то мифического повелителя темных сил. Монстр презрительно передергивал кожей. Набрасываться на меня он не спешил — я не мог удовлетворить голода такой огромной туши. Зато я плотоядно облизывался. Солнце вожделенно вспыхивало на кончиках клыков.
От войска отделился небольшой отряд, и поскакал мне навстречу. Десятка два вооруженных до зубов рыцарей, знаменосец и глашатай в центре. Я терпеливо следил за их приближением. Всадники скакали слаженно, плотно, и напоминали серебристые брызги, вырвавшиеся из моря. Сильные кони быстро покрыли расстояние от войска до подножия холма. Земля мягко вздрагивала и рыхлилась под широкими копытами. Тени безмолвно скользили следом, как свора преданных псов. Синие плащи трепетали позади. Они напоминали плачущих жен, что бежали следом за воинами, уходящими на смертную битву. Я с интересом вытягивал шею и ждал их приближения. Они с легкостью взошли на вершину холма, и в десяти шагах остановились.
Великолепные дорогие доспехи играют на солнце ребрами жесткости, травлеными рисунками, золотыми украшениями. Над шлемами колышутся пышные сине-золотые плюмажи, лазурные плащи развеваются за спинами. Такое ощущение, будто они не на войну идут, а на королевский парад. Золотые шпоры искрятся в ярких лучах, напоминая о высоком аристократическом происхождении. Забрала подняты, лица сосредоточены, глаза наполнены интересом, слитым с подозрительностью. Рыцари держат боевые копья — наконечники сверкают отточенными жалами. В танце лучей чувствуется горячее нетерпение и желание отведать крови. На поясах длинные мечи, топоры, кистени и шестоперы. Оружие простое, без изысков, но добротное и удобное. Лишь некоторые мечи сверкают золочеными эфесами. Но все, как одно пахнут силой и смертью.
Мелькнуло несколько арбалетчиков в широкополых стальных шляпах. Поля затеняли суровые солдатские лица, изукрашенные шрамами и затаенной жестокостью. На них красовались синие накидки с изображением белого скорпиона. А под ними угадывались кожаные куртки, проклепанные железом. В руках короткие двойные арбалеты — такими удобно бить с коня. У седел приторочены запасные колчаны.
Один из рыцарей гордо выехал вперед. Длинноногий белый конь, укрытый сияющей кольчужной попоной, изящно гарцевал под ним, выгибая крутую шею. Открытый шлем венчала золотая корона. Лицо властное и надменное, глаза зеленые, кошачьи — хищные. Нос благородный и прямой, подбородок острый и вздернутый. Тонкие ухоженные усики и бородка придавали ему еще больше царственности. Он буравил меня удивленным взглядом, на дне которого поблескивало отвращение. Я небрежно опирался о темный ствол могучего исполина и с наглой вызывающей улыбкой смотрел на них.
— Кто ты такой? — резко бросил царственный всадник.
— Неважно, — сверкнул я клыками. — А ты?
— Что?…! Ты посмел мне тыкать?! — негодующе наклонился ко мне рыцарь.
— Ну да, — развел я руками, задорно щурясь. — А что такого?
— Да знаешь ты, презренный холоп, кто я такой?!
— Вот я и пытаюсь узнать.
— Да я герцог Вельмарк де Грисс! — самовлюбленно и грозно воскликнул рыцарь. — Герцог верхнего Альвирка и всех земель Стонберри-Крон. Союзник двух великих держав севера и востока.
— Очень приятно, — глубоко поклонился я. — А какие твои цвета?