Несколько первых секунд после пробуждения Саня полагал, что перед ним стоит батя. Затем, когда незнакомец схватил его за шею и уставился лицом к лицу, он понял, что ошибся. Сходство с батей было лишь отдаленным.
Помещение, в котором оказался Саня, разве что только площадью походило на кладовую. Железная дверь была заперта на мощный засов. Гладкие серые стены местами запятнаны кровью. Из стен кое-где торчат крюки. На полу стоят пустые странные клетки. На верстаке у правой стены лежат две пилы и кувалда. Рядом в открытом чемоданчике блестят ножи и еще какие-то неизвестные по назначению стальные приспособления. На дальней стене в клетке-костюме висит…
Вдруг Саня понял, что оказался в камере пыток и этот приземистый мужичок в окровавленной черной футболке с надписью на иностранном языке сейчас, скорее всего, намерен подвесить его в клетке рядом с замученной до полусмерти девчонкой.
- Здравствуй, Вова, - поздоровавшись, Угрюмов провел по щеке мальчугана влажным языком.
В ответ Саня полоснул его по груди отцовским ножом, который все еще незаметно держал в руке. Угрюмов вскрикнул скорее от неожиданного нападения, чем от боли. Он взглянул на свою футболку. На надписи «God Hate Us All» слово «God» было перечеркнуто порезом, оно быстро исчезало под пятном проступившей крови. Вова Дудочкин оказался весьма шустрым малым, как для умственно отсталого ребенка.
Угрюмов яростно схватил его за руку, в которой был нож, и стал выкручивать. Будучи не в силах сопротивляться озверевшему мужичку, Саня выронил нож. В следующую секунду Угрюмов схватил мальчугана за плечи и швырнул в стену. Ударившись головой, Саня сполз на пол сломанной куклой. В глазах у него потускнело.
Подобрав нож, Угрюмов обратил внимание на его ручку, перемотанную синей изоляционной лентой. Отчего-то ему показалось, что он держит старый отцовский нож. Впрочем, как он тотчас решил, похожих ножей в мире могло быть сколько угодно.
Подойдя к Сане, Угрюмов поднял его, прислонил спиной к стене и ударил в пах несколько раз подряд, в ярости не замечая, как в собственном паху разрушается твердь. Затем он воткнул нож Сане в шею и замер, чувствуя, что Космос вдруг отстранился от него. Мир поблек. Исчезла благодать. Исчезли сладостные голоса. Угрюмов попятился, ощущая внезапный приступ тошноты. За секунду до того, как упасть замертво, его стошнило осклизлыми опарышами. Он умер, так и не осознав, что в искривленном пространстве кладовой убил не Вову Дудочкина, а юного себя.
Упав на бок, Саня вытащил нож из шеи, заливая стену пульсирующим кровавым фонтанчиком. Последняя мысль мальчугана была о том, что, похоже, его снова одурачила убитая им кошка. Последнее, что он увидел, была опустевшая клетка, в которой еще миг назад находилась девчонка с изуродованным лицом. Последнее, что он почувствовал, кроме боли от нанесенных ему увечий, был хоровод в животе, который снова поменял направление. И где-то здесь, но при этом на другом временном отрезке, вращающийся штатив для нивелира тоже поменял направление, чтобы вытянуть его тело из кладовой в коридор, где пространство и время не имели значения.
Когда труп Сани вместе с молочной дымкой искривленного пространства исчез за стеной кладовой, труп Угрюмова стало трясти так, словно он только что ожил и бьется в судорожном припадке. В животе у него что-то заерзало и метнулось вверх по пищеводу. Грудная клетка расширилась, шея вздулась, изо рта потекла густая темная кровь, а секундой позже рот двумя уродливыми рваными зигзагами порвался до ушей. Из окровавленного зева высунулась кошачья голова. Затем показались когтистые лапы и туловище. Выкарабкиваясь из трупа, Мурка сломала ему нижнюю челюсть, и напоследок хлестко ударила по вывалившемуся языку хвостом.
Труп почернел, потрескался и рассыпался на множество мертвых мух, у каждой из которых отвалились засохшие лапки и крылья.
Запертая дверь в кладовой Мурке не была преградой. Проковыряв когтистыми лапами в ней отверстие, кошка выскочила в темный коридор. Она пробежала несколько метров и повернула направо, затем пробежала еще немного, и свернула туда, откуда лился солнечный свет. Шустро взбираясь по армированным бетонным ступеням, она приближалась к двери, которая, хоть это и не было важным, оказалась приоткрытой.
Прошмыгнув за дверь, Мурка выбралась из подвала и побежала к родному дому. По пути она встретила свою хозяйку, ставшую старше на двадцать восемь лет. Танька вела за руку юную дочь. Она поучала маленькую Веру. Говорила что-то о необходимости выучить наизусть всю таблицу умножения, а не только первую ее половину, но дочь совсем не слушала маму.