В спальне никто не плачет. В квартире ни звука. Только пустая, мертвая тишина.
На втором часу моего притворного чтения за окном темнеет. На третьем — наступает поздний вечер.
Щелкает замок входной двери, из прихожей доносится шорох. Я вскакиваю с кресла и выхожу встречать.
Криська стоит на пороге, глядя на меня. Взгляд ее безразличен и пуст, ничего не выражает.
— Водка есть? — спрашивает сестра.
— Полбутылки, — говорю. — В холодильнике.
Криська кивает, потом как-то буднично кладет у зеркала сумочку, снимает куртку, вешает ее в шкаф.
— Что с ребенком? — спрашиваю.
— Ребенка больше нет, — просто отвечает сестра, стаскивая туфли и аккуратно пристраивая их под стену.
На миг я теряю ощущение твердой почвы под ногами. Потом делаю шаг к сестре, беру ее за плечи, смотрю в Криськины карие глаза. Она никак не реагирует, молча глядит на меня в ответ.
— Ты… — запинаюсь. — Ты в порядке?
Дебильный вопрос из американских фильмов.
Сестра без слов пожимает плечами, отводит взгляд. Обнимаю Криську, она прячет лицо у меня на груди.
Мы стоим, стоим, стоим без единого звука, молчим оба. Уже поздно, в доме все спят. В спальне тихо. Квартира звенит тиши ной. Это от электросчетчика, мне кажется, там очень тонкие нити в предохранителях, они вибрируют и тонко поют, чуть слышно бормочут, когда по ним проходит ток.
Криська не плачет. Она вялая, бледная и прохладная.
— Я кричала, — шепчет сестра мне в свитер. — Я угрожала им…
Глажу ее смоляные волосы, пропускаю длинные пряди сквозь пальцы. Что еще можно сказать или сделать, я не знаю. У меня нет опыта. Просто стою и обнимаю ее, не говоря ничего в ответ.
— Они ведь… — сдавленно бормочет Криська. — Они ведь даже не пытались. Даже не попробовали…
Глава 17
Помню, что пытался сказать что-нибудь еще, как-то ее утешить, но она ответила, мол, оставь меня в покое, иди спать. Я отказался. Она сказала мне что-то очень грубое и, в ее стиле, ядовитое, я обиделся и на нее накричал. Тогда она ушла на кухню и хлопнула дверью. А я пошел к себе, стянул свитер, расстелил постель и сел на край дивана.
Спать. Ха! Попробуй засни, когда у тебя выбили почву из-под ног. И когда ее ощущение все никак не вернется. Когда в кухне сидит твоя сестра, у которой только что умер ребенок. Когда она звенит стеклом о стекло, должно быть, наливая себе водки.
Больше никаких звуков: ни рыданий, ни звона бьющейся посуды, ни грохота падающей мебели. Открывается дверь ванной. Потом захлопывается. И все.
Говорят, отсутствие слез, истерики, крика, экспрессивной реакции — это очень плохо. А зная характер моей сестры, можно вообще цепенеть от ледяных предчувствий. Что я и делаю. Потому я и не могу заснуть. Сижу в темноте и боюсь. Не за сестру. Не за себя. Боюсь вообще, просто самого течения времени. Боюсь завтрашнего дня, следующей минуты, следующей секунды. Проходит час, потом еще один. Из кухни доносится журчание воды. Проходит еще несколько минут.
Я так не могу. Встаю, натягиваю свитер, иду на кухню, к сестре.
В мойке течет кран, рядом сидит Криська, раз за разом макая зеленый брусок детского мыла под струю горячей воды. В другой руке она держит длинную бельевую веревку, старательно намыливая ее сантиметр за сантиметром. Сестра пьяная и мокрая, кухонная стена напротив сплошь забрызгана мыльной водой. Я зову:
— Кристина.
— Отс-стань, — говорит сестра. — Не мешай.
На столе стоит пустая бутылка из-под водки и валяется пистолет.
— Давай сюда веревку, — говорю. — Иди спать.
Делаю шаг к ней, Криська поднимает голову, хмуро и враждебно разглядывая меня из-под мокрых спутанных волос. Глаза у нее красные, между бровей глубокая морщина. Говорю:
— Ты меня ясно слышала?
Делаю еще шаг.
— С-стоять, — командует Криська. Она откладывает мыло и берется за свою пушку. Пьяная идиотка.
— Это не очень хорошая смерть, — говорю. — В кино ее приукрашивают.
Криська кладет мыло в мыльницу. Стискивает зубы, заворачивая горячий кран. Берется неумело вязать петлю. Это ей неудобно вдвойне, потому что веревка уже скользкая да еще мокрая. Когда сестра вцепляется в нее зубами, чтобы затянуть узел, по Криськиным рукам течет мыльная вода, капая с локтей.
Я сижу и молча наблюдаю. Наконец Криське удается связать жалкую, дилетантскую петлю, совсем не похожую на те, что бывают в кино или в учебниках истории, с хорошим скользящим узлом, который многократно обвивает веревку по спирали. Криськин узел легко может застрять или развязаться, если уж она собралась биться в петле в конвульсиях.