Криво улыбаюсь, качаю головой. Не знаю, быть может, у вас в квартире где-нибудь под потолком ввинчен специальный крюк или даже целая перекладина, но у нас такого нет, поэтому привязывать Криське петлю будет не к чему, разве только к слабенькому крючку для кухонных полотенец, на который она и нацелилась.
Сестра даже не учла, что крючок с полотенцами, конечно, привинчен слишком низко, и когда она привязывает к нему свою дилетантскую удавку, то петля оказывается на уровне Криськиного живота, будто она решила вешаться за пояс.
Сестра смотрит на меня с ненавистью, потом все же продевает голову в петлю и садится на корточки. Пытается подогнуть ноги и повиснуть в воздухе.
Я внимательно наблюдаю, даже не привставая на сиденье. И вспоминаю, как в детстве мы прыгали в воду с обрыва: мне всегда удавалось оттолкнуться и лететь вниз. Криське никогда. Она подбегала к самому краю, потом круто сбавляла темп и останавливалась, зябко обвив себя руками. Она стояла и долго смотрела на воду, на купающихся, потом разворачивалась и уходила. Она никогда так и не прыгнула. Моя Кристина слишком любит себя и свою драгоценную жизнь, поэтому переживать за нее нечего.
Мы смотрим друг другу в глаза. Я — насмешливо, сестра — зло и упрямо. От мокрой веревки с Криськиной шеи течет стынущая мыльная вода, пропитывая рубашку и футболку.
Криська скрипит зубами, потом резко дергается, стараясь затянуть петлю на шее. Веревка немного впивается в кожу, заставляя сестру поморщиться и схватиться за горло. Тут она ловит мой взгляд, отнимает руки. Снова дергается, пытаясь непонятно каким хреном удавиться. Кожа на Криськином горле немного краснеет от впившейся веревки, но в целом вреда получается как от туго застегнутой верхней пуговицы. И вдруг Криська перехватывает веревку двумя руками над головой. Приподнимается на корточках и падает всем телом вниз.
В следующий миг полотенечный крюк с хрустом вылетает из стены. Криська шлепается на линолеум задницей, на нее сыплется побелка и деревянные щепки от вывороченной пробки, в которую был ввинчен крючок. Растерянная сестра сидит на полу, хлопая глазами. Железный крючок падает, увлекаемый веревкой. Он ударяет Криську точно в макушку и с гудением рикошетит в сторону. Сестра жмурится, потом открывает на меня большие удивленные глаза. Губы нее вздрагивают, по щеке сбегает и растворяется в мыльной воде слезинка. Петля еще обвивает ей шею, прищемив кожу под подбородком. Спереди Криська вся мокрая, хоть выжимай. Шерстяная рубашка ее потемнела и прилипла к телу. Моя сестра явно собирается реветь и еще больше поднять влажность в кухне.
Подхожу и протягиваю руку. Криська вцепляется в нее, сжимая меня гибкими тонкими пальцами. Будто ворона хватает кость. Будто волчьи зубы впиваются в добычу, грубо и безжалостно отбирая жизнь, делая чужую плоть своей собственностью.
Рывком ставлю Криську на ноги, запускаю пальцы в ее мокрые черные волосы, пробую кожу. Та не рассечена, даже шишки почти не осталось. Стаскиваю дрянную намыленную веревку с Криськиной шеи.
Отстраняю Криську, усаживаю на табурет. Сам сажусь напротив, пару минут мы молча смотрим друг на друга.
— Иди спать, — говорю.
Криська хмурится все больше. Вижу — так просто моя сестричка не сдастся.
Снова сидим молча. Потом она подбирает пистолет и решительно приставляет его к виску, глядя мне в глаза.
А я вижу, что сестричка на курок жать не будет. Она даже не сняла пушку с предохранителя.
— Ну, — я зеваю, прикрыв рот ладонью, — раз ты решила, то вперед. Стреляй. Я сразу промокну лужу и расстелю тряпку.
Криська морщит нос и буравит меня взглядом.
Беру с холодильника Криськину сумочку, швыряю ей. Говорю:
— Давай приведи себя в порядок или умойся, и пошли на боковую.
Уже, наверное, два часа ночи.
Криська отворачивается. Произносит сухим, сдавленным, еле слышным шепотом:
— Даже это у меня отняли.
— Никто у тебя ничего не отнимал. — Я раздраженно мотаю головой. — Ты боишься смерти, вот и все. Закроем эту тему. Успокойся, вали спать.
Точка.
— Смерти? — шипит сестра. — А ты-то сам что знаешь о смерти?
Побольше тебя, Кристина, судя по твоим сегодняшним попыткам самоубийства.
Глава 18
Наутро после дикой Криськиной суицидальной ночи я просыпаюсь ровно в восемь, без будильника. Хотя спал всего пять часов. Со мной такое впервые в жизни. Но раздумывать над этим феноменом сейчас неохота, поэтому я спокойно, как ни в чем не бывало собираю вещи. Пью чай вместо привычного кофе. Криська еще спит, пускай, у нее был трудный день, да и ночь не из легких. Одеваюсь и ухожу на работу.