Делать мне нечего — таскать неизвестно откуда какие-то деревяшки хрен поймешь зачем. У меня найдутся занятия важнее, чем Криськина блажь.
— Известно откуда, — говорит сестра. — Со склада стройматериалов, который около метро.
Она что, средь бела дня ворует доски со склада?
— Вот еще! — Криська морщится. — Я их купила, — сообщает.
Если на свете есть человек, который может найти достойное применение денежкам, — это она, моя сестренка. Обращайтесь.
— Поможешь носить? — Криська смотрит на меня с надеждой.
— Извини, Кристина, — качаю головой. — Я очень-очень занят.
Сестра минуту стоит в раздумьях. Потом пожимает плечами и уходит, щелкнув замком на входной двери. Отправляется за следующими двумя горбылями, купленными за свои кровные.
Когда-то в квартире было тихо. Теперь о тишине и покое можно забыть: либо в кроватке плачет Криськин ребенок, либо сама Криська вваливается в квартиру, с грохотом затаскивая свои пиломатериалы. Прихожая, а потом и кухня, где по углам стоят штабеля досок, постепенно приобретает нестабильный, незаконченный вид. Будто скоро здесь начнется ремонт, какое-то переустройство… Весь мой мирный домашний быт принимает подобные очертания.
Я могу спасаться только одним способом: создавая моральный противовес. Посреди растущего домашнего хаоса, в окружении шума и суеты я спокойно рисую, провожу твердые аккуратные линии. Листочки с неудачными пробами складываю в стопку справа. Слева у меня стопка чистой бумаги. Удачных проб пока нет, но они обязательно появятся. Главное — старательно и спокойно рисовать.
После десятка неудачных попыток у меня готов очередной эскиз. Остается еще один, и можно отдохнуть.
За окном темнеет, я зажигаю лампу. Криськины походы прекращаются. Еще пару часов от нее в квартире шумно: сестра гремит на кухне посудой, хлопает дверцей холодильника. Потом в доме наконец наступает полная тишина — такая, когда слышен писк вольфрамовой спиральки в старой настольной лампе.
— Коля. — Сестра усаживается рядом и заглядывает мне в глаза. Скажи, почему ты не рисуешь?
А чем я, по ее мнению, занимаюсь сейчас?
— Я не про эти рекламные наброски. — Криська качает головой, запуская пальцы в крашеные волосы. — Я про настоящее.
— Это более чем настоящее, — говорю. — За это платят деньги.
— Это — не искусство. — Сестра кивает на мой набросок. — В настоящий рисунок не вкладывают понятие «деньги».
Не пойму, о чем она. Я делаю работу, которая мне дается. Которая мне нравится. На которую я способен. Я знаю, что умею рисовать. Между прочим, она сама научила меня в детстве. Представляешь готовый рисунок, обводишь его по контуру. Я до сих пор так рисую.
— Я не трогаю твою работу. Но учила ведь я тебя не этому. Ты же видел. Ты понимал. А мне хотелось, чтобы ты мог выразить…
— О чем ты? — никак не пойму.
— О том, — говорит Криська, — что рисовать умеют немногие. А рисовать хорошо — единицы. А ты рисовал просто отлично для самоучки, — заявляет она. — Делай рекламу, кто тебе мешает! Но рисуй и настоящее. Ты способен стать художником — значит, обязан им стать. Это как бы твой долг, понимаешь?
— Не понимаю.
— Я говорю об искусстве. О том, что никакая реклама не может иметь настоящей художественной ценности, — продолжает сестра.
— Дело любого произведения искусства, — говорит она, — передать людям эмоции. Какими бы те ни были. Пускай это будет счастье, радость, печаль, отчаяние, злоба, даже отвращение. Картины, музыка, книги — просто трансляция. Будто радиопередача чувств. А художник — это, мол, передатчик, который обязан передавать, если он исправен. В этом суть и смысл его жизни. Оправдание бытия.
— И что люди должны делать с этими чувствами? — спрашиваю.
— Какая разница? — Сестра недоуменно смотрит на меня исподлобья. — Разве это важно? Что люди вообще должны делать с чувствами, с эмоциями, с переживаниями? Наверное же — просто переживать, разве не так?
— Мне лично казалось, что книга должна учить.
— Тогда это будет учебник, — возражает Криська.
Я имел в виду — давать конкретную информацию.
— Тогда это справочник.
— Ну, допустим. Но музыка? Музыку слушают, чтобы отдохнуть.
— Особенно когда тебе рвет крышу и ты скачешь до седьмого пота на дискотеке, — замечает сестра. — Мотая головой и вывалив язык. А потом притаскиваешься домой разбитый и вымотанный, зато довольный.
— Ну конечно. Такое называется «активный отдых».
— Отдых — это покой, — возражает она. — А тут речь о драйве. О потоке энергии, который вкладывается в техно, брейк-данс и прочую танцевальную чепуху.