— Куда пойдем? — спрашиваю, теряясь в догадках.
— Да недалеко тут, до железки прогуляемся.
— А что на железке? — удивленно. — Металлолом таскать?
— Тебе Призрак не сказал? Селяне «догам» сегодня провизию отправляют. Муку, — сказал он будничным тоном, словно речь шла о чем-то до крайности безобидном. — Дрезинами.
Я поворачиваюсь к нему всем корпусом, и выражение глаз у меня, должно быть, такое, будто он мне нож меж лопаток сунул. Это точно прозвучало, я не ослышался? Слово «дрезина» было или это ветер в оконнице шалит?
— Ты бредишь, майор, — говорю, вдоволь на него натаращившись. — Это гон. Я на такое не подпишусь — с суицидниками дел не веду…
— А ты не руби сплеча, Салман. Не так страшен черт, как его жена. Я тебе схемку обрисую, а там уж решишь…
— Да вы издеваетесь, что ли? — Я заговорил громче обычного, тем самым заставив троих резко на меня оглянуться, а одного даже вскочить на ноги и поднести напряженную ладонь к губам. — Какая, на хрен, схемка? Какая может быть схемка у четырех рыл против пятнадцати? Куда такой… — я затруднился в подборе точной формулировки для группки майора, — «командой» идти? Ким хером вы собираетесь брать ту муку? Под откос дрезину пустите?
— Майор! — громко шепнул тот, что стоял на ногах. — Уймите его! А то я сам его сейчас успокою. Слышь, ты, наемная твоя душа, ну-ка рот здесь прикрыл!
— Тих-тих-тих, — Никитин усмиряюще развел меж нами руки. — Тихо. Все успокоились. Игнатьев, присядь. Салман. Тут дело деликатное, мы понимаем, это не шпану на вокзале постремать, но не надо делать преждевременных выводов, ладно? И Бога ради, не шуми. Зачем лишний раз накалять? Пятнадцать человек охраны — это сказки. — Он выдержал не сулящую ничего хорошего паузу. — С недавних пор их там вдвое больше. Но как военный я тебя уверяю: они ни хрена не смыслят в организации сопровождения. Вообще. Мы следим не первый день. Их можно и даже нужно брать. Потому что возьмет кто-то другой.
Смотрю на него, а сам думаю: где ж то я уже такое слышал? Неужто не далее как пару дней назад? Тут же всплывает в голове голос лысого водилы, Гунара. И лицо его — так четко, будто только перед майором с ним разговаривал. «Да какого серьезного замеса? Два салабона на один „калаш“. Нагрузить толково, и тот отдадут», — кажется так он говорил. «И чего, много набрал? — хочется спросить. — Нагрузил салабонов? Или лежишь, надвое поделенный, в канализационном стоке под, Урожаем»?
Призрак, Призрак… Никогда не кидал, говоришь? А сейчас что, уж не в курган ли меня с ходу втрамбовываешь? Четверо штабистов — не полевых даже комвзводов, — точно ли это те, за кого ты так ручался? Типа, рынки им брать унизительно, что опытным морякам в лягушатнике хлюпаться. Жаль, тебя здесь нет, хотел бы я на тебя взглянуть. Муки, епт, старику захотелось. Да я б ему лучше такую же собаку, не хуже надрессированную, притаранил бы. Да хоть три кобеля и три сучки, на расплод. Только — ну да! На хрен ему собаки, если жене муку подавай. Хитро, хитро. Послать бы их всех, с Призраком во главе, да только…
Вышли мы, как и оговаривалось, через десять минут. Двое с АКМ и увесистыми вещмешками, у одного помповик с ручкой и прикладом, у Никитина, как я и думал, РПК. Собираясь, бойцы тихо побрякивали снарягой, но в целом вели себя достаточно профессионально: без болтовни, суматохи и, главное, эмоций — ахиллесовой пяты дворовых тягачей. Покидали дом по одному, Никитин шел замыкающим.
«Недалеко тут», как заверял майор, вытянулось в добрый час пути. Я пару раз было пытался завести с Никитиным разговор на нужную тему, но он только отрицательно мотал головой — мол, никаких разговорчиков в строю. Закалка, ничего не поделаешь. В нем по ходу дела просыпалось нечто большее, чем штабной начальник. Пришлось идти тихо, все время вылавливая из темноты спину впереди пробирающегося Перната с дробовиком. Двигались хоть и тихими улочками, но собранности и предельной концентрации внимания не теряли.
Неопытному эти кварталы могли казаться мертвыми, но навостренный локатор битого тягача время от времени вылавливал из шума ветра тихие голоса, запах дыма, а однажды, проходя вдоль старой двухэтажки, даже страстные вздохи.
Ну не без того, мы же люди все-таки.
Когда пересекли поросшую по колено ныне сухо шелестящей травой Школьную площадь, я уже понимал, что нахожусь на Малых Хуторах.[15] Тут и железка протянута. На подходах к путям Никитин приказал быть еще тише и передвигаться полуприсядью.