— И что у них слышно? — заинтересовался Сергей.
— Они залегли на дно, с тех пор, как центральный офис разгромили.
— Что?! — Витальевич прошелся пятерней по своей короткой стрижке.
— Да, голландского офиса больше нет. Коэна — тоже. А заодно и всех его людей, Гай исчез.
— Ничего себе, новости, — Сергей озадаченно потер подбородок. — Я все больше радуюсь, что мы закрыли наше ЧП.
— Да никому нет дела до нашего ЧП, — раздосадовано заметил Костя. А Сергей Витальевич подумал, что парень сильно ошибается: слишком хорошо он помнил недавний допрос у Меченого, да и Антон с его бабой только-только освободили квартиру.
— Так что там слышно у французов? — повторил свой вопрос Сергей.
— Среди их материалов наблюдения, — Костя запнулся, будто ему не хватало воздуха, — я нашел Сашу, она в Париже.
— Девушку Гая? — уточнил Сергей. — Она жива?
— Да, цела и невредима, — радостно отозвался Костя.
— Рад за нее, — искренне произнес Витальевич. — А что с их начальством? — забросил удочку Сергей.
— Пока ничего, полная анархия.
«Что ж, значит, Антон в безопасности», — вздохнул с облегчением Сергей Витальевич и, попросив держать его в курсе событий, попрощался со своим бывшим подчиненным.
Не успел он опустить телефон в карман, как натолкнулся за углом на гору, известную под именем Иван.
— Простите, совсем Вас не заметил, — невпопад произнес Витальевич, но огромная рука ухватила его за плечо.
— Ты что-то говорил о девушке Гая, мне не послышалось?
— Вы ее знаете? — удивился Сергей, но взгляд, направленный на него, заставил его замолчать.
— Что с ней?
— Мой старый напарник сказал, что она в порядке.
— Где она?
— В последний раз ее видели в Европе, — не стал уточнять Витальевич, желая девушке никогда больше не встречаться ни с организацией, ни с бандитами.
— Путешествует, значит, — протянул гигант и, окинув сверху донизу Сергея взглядом, отпустил его руку. — О нашем разговоре — никому ни слова.
— Не вопрос, — отозвался Витальевич и поспешил поскорее убраться с его глаз долой. Он лишь надеялся, что ничем не подставил девушку. Лучше бы ее считали мертвой, но отпираться после сказанных по телефону слов было уже поздно.
Ваня почти дошел до дверей кабинета, в котором работал Тим, но вдруг остановился, развернулся и направился в обратную сторону. Поначалу он спешил обрадовать друга новостью о Саше, но затем понял, что этого делать не стоит. Из того, что он узнал, следовало, что девушка преспокойно путешествует по Европе, живя своей жизнью (то же самое давно следовало сделать Тиму). Она не горевала, не убивалась, и не разыскивала его, не стояла в слезах под его окном. И это означало только одно: она не разделяла тех чувств, что испытывал его друг. И в таком случае сказать ему о ней — значило разбередить старую рану, не дав ничего взамен, кроме новой боли, которую непременно принесла бы ему встреча с Сашей. Что его ждало? В лучшем случае, недоумение девушки и досада, в худшем — холодная отстраненность и просьба оставить ее в покое. Ваня не готов был к очередной депрессии Тима. Черта с два он ему скажет. Пусть учится жить дальше.
Печальные глаза доктора смотрели на тело под белой простыней. Он никогда не верил в чудеса, но так прекрасно было хотя бы надеяться, теперь же и этого не осталось, после того, как их ангел сложил крылья и покинул этот мир. Необратимые изменения в мозге. Он ведь просил ее остаться, побыть какое-то время под наблюдением, — досадовал доктор, и тут же сам себя остановил: — а что бы это изменило? Ее все равно было не спасти, так какая разница, угасала бы она тихо в палате под писк приборов или свободной, на улице, успевшей вдохнуть свой крохотный глоток жизни после долгого сна.
— Бедная девочка, — всхлипнула Надин, держа ее за руку. Стоило маленькой принцессе умереть, как медсестра снова возвела ее на пьедестал, и теперь оплакивала с утроенной силой.
— Теперь господь позаботится о ней, — веско произнес святой отец и с осуждением посмотрел на доктора, так, будто это он убил их небесное чудо.
— Что ему мешало позаботиться о ней здесь, — произнес доктор, и священник с негодованием поднялся с места и покинул богохульное помещение.
— Вы не должны так говорить, — осудила его Надин, перестав даже на какое-то время реветь.
— Разве я не прав? — возмутился доктор. — Если случается что-то хорошее, они тут же называют это чудом и приписывают его себе. Тогда почему у нас отобрали это чудо? — Доктор взмахнул рукой и задел край простыни. Ткань сползла, открывая взгляду ее умиротворенное лицо. Такой она была все те годы, что находилась на искусственном жизнеобеспечении. Почти такой, потому что тогда у нее все еще оставался шанс, теперь же его не было.