Это из-за него она с отлитыми из боли глазами (красивые голубые стекляшки, смазанные дождями слёз) вновь и вновь садилась за руль. Вырываясь из города на опустевшую трассу в неизвестном направлении, она словно ненадолго вырывалась из себя. Из той скорлупы, внутри которой она, согнувшись, истекала кровью своей души.
Она становилась собой, свободной, когда стрелка на спидометре её «Ауди ТТ» стремилась за двести километров в час.
Она прекрасно понимала, что может разбиться, но эта скорость под крылом, эта близость смерти действовала на неё умиротворяюще. Именно в этот момент её душу словно освобождали, и она жила. Жила, словно подбитая птица, несущаяся к земле.
Вот и сейчас она была за рулём своего спорткара, который смогла купить, став профессиональным дизайнером. Её работа тоже была последствием той страшной депрессии, когда она пыталась уйти от мыслей в рисовании. Очень много рисуя, стачивая карандаши в пыль и измазывая полотна в краски.
Руки на руле. Из-под рукава торчит запястье левой, изрезанная сеткой шрамов.
Она также свободно ощущала себя, когда легла в ванной и усилием воли сделала это. С наслаждением и чувством покоя, будто плюхнулась на кровать после тяжёлого дня, она ощущала, как жизнь алыми струйками утекает из неё, а затем наступил сон, блаженный сон, в конце которого она снова хотела проснуться в объятиях любимого…
Но подруга, с которой она вместе снимала квартиру, вернулась раньше, чем Анна предполагала. Это она вызвала скорую, и, уже лёжа в палате, обессиленная и с перевязанной рукой, Аня исповедовалась соседке по палате.
– Он погиб из-за меня. – произносила она, заливаясь слезами и засыпая. Больше ни на что сил не оставалось.
Он погиб не совсем из-за неё, он погиб из-за того раненного озлобленного зверёнка, что поселили в ней ещё с детства.
Отец, бывший вояка, вернувшийся с войны, из тех, кого война превратила в инструмент для кромсания чужих жизней, не смог до конца вернуться из зоны боевых действий. Здесь он продолжал бой, но уже с семьёй, не стесняясь в выражениях и средствах. Больше всего страдала девочка, которую избивали за малейший проступок или косой взгляд в сторону отца, когда он заливался дешёвой водкой на кухне. С самого детства она была запугана, и, ходя в школу, спрятав глаза под чёлкой, прятала не только себя, но и многочисленные побои.
Мать безмолвствовала. Поначалу. Отец сломал её волю первой, превратив в безропотное существо, потакающее любым его поступкам. Долгие годы мать молчала и пыталась не видеть того, что творит отец, включая телевизор погромче, дабы не слышать её криков, а затем она выбрала путь проще: встала на сторону насильника и также начинала срывать злость на дочери.
Аня терпела. Долго. Тая в себе обиду и ненависть, она уже тогда задумывалась о самоубийстве, но потом ей стукнуло пятнадцать. И вся та ярость, те унижения, та несправедливость, что она чувствовала в семье изо дня в день, пролилась кровавым ливнем на кухонном столе у неё дома.
– Ты сломала мне нос, сука! – орал её отец, закрывая лицо. Обезумевшая девочка сжимала в тонких ручках сковороду и продолжала наносить методичные удары по своему мучителю. Мать окаменела, будто горгулья на рассвете, даже не пытаясь вступиться за отца. Её словно откинуло на несколько лет назад, когда она входила в ступор, когда отец избивал её дочь.
– Я ухожу отсюда! – в слезах ярости выкрикнула Анна и ушла.
А дальше всё пошло по накатанному сценарию: раннее пьянство, сомнительные компании, первые уличные драки, из которых она далеко не всегда приходила целой, учёт в милиции. Добрая молодая инспекторша тепло беседовала с ней и говорила, что та хорошая девочка, которая сможет иначе, и у неё всё будет хорошо.
Но она уже не могла иначе…
История могла бы иметь другой сценарий, где она рассказала бы людям в форме, как над ней измывался отец, как мать потакала, глядя на это, но жизнь не делится на чёрное и белое. И крайне редко можно встретить однозначно плохого или хорошего человека. Её родители также оказались неоднозначными. После того, что произошло, отец пересмотрел своё отношение к ней и даже попросил прощения. Впервые по-настоящему попросил прощения у дочери и признал свою ошибку.
И, вроде как, даже несколько месяцев они жили в мире и согласии. Аня снова стала пай-девочкой, как и прежде, отец старался держать себя в руках, но сорвался.