Тишина нарастает, и я сжимаю руки в кулаки, пытаясь подготовиться к тому, что должно произойти. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем все пятеро расслабили плечи и откинулись на деревянную скамью позади себя. Но я пока отказываюсь терять бдительность. Наше положение выросло в колонии для несовершеннолетних, а не там, где разгуливают взрослые.
— Так кто из вас, ребята, Тобиас Холмс? — спрашивает парень, сидящий во главе стола. Я замечаю шрам, пересекающий его лицо, начинающийся на лбу и доходящий до самой шеи. Неровность зажившей раны привлекает мое внимание, но я прочищаю горло, отказываясь прятаться.
— Я, — отвечаю я, и широкая улыбка растягивается на его лице, заставляя меня выпрямиться.
— Итак, кто же Ксавьер и Хантер? — он продолжает, переводя взгляд с моих друзей, которые продолжают смотреть ему прямо в глаза, когда я следую за его взглядом.
— Это, блядь, имеет значение? — Ксавьер выплевывает язык, и ухмылка парня становится шире.
— Тогда это сделало бы тебя Ксавье, — говорит он, указывая прямо на Ксавье, прежде чем ткнуть пальцем в Хантера. — А ты, должно быть, Хантер. Кто-нибудь из вас знает, кто я?
Я бы солгал, если бы сказал, что знаю, но я просто пожимаю плечами, пока Ксавье продолжает говорить о большой игре.
— А мы должны знать? — он возражает, и парень хлопает в ладоши, по-видимому, в ответ на реплику Ксавьера.
— Ну, я Марко. В деле на всю жизнь, детка, но знаете, кто еще есть здесь? Хм? Мой младший брат. Вы знаете, как его зовут? — Он вообще собирается дать нам шанс ответить на его вопросы или просто продолжит забрасывать нас ими? — Далтон Бун. — Уперев руки в бедра, он наблюдает, как осознание омывает наши лица.
Ну, я помню это имя, он с нами в зоне для несовершеннолетних. Он имел дело с кучей дерьма, им помыкали во дворе, и мы вмешались. Я даже не уверен, зачем мы это сделали, но люди, блядь, слушали, когда мы требовали, чтобы все следовали нашим гребаным правилам, и по большей части это, казалось, работало.
Нам пришлось запачкать руки, заработав несколько дополнительных синяков в драке, прежде чем нас отправили в одиночки, но Далтон отчаянно старался сделать все, чтобы угодить нам, как и девяносто процентов всех остальных в колонии для несовершеннолетних. Это вселило в меня надежду на более крепкий союз, когда мы снова будем здесь, потому что, черт возьми, Бог знает, что это не в последний раз.
— Он говорил, что вы, ребята, прикрывали его спину и перестраиваете то дерьмо, которое творится в колонии для несовершеннолетних. Это правда? — он спрашивает. Четверо его друзей продолжают молча наблюдать за нами, как хорошие маленькие солдатики, ожидая нашего ответа.
— Возможно, мы внесли некоторые изменения, — наконец отвечает Хантер, но Марко качает головой.
— Я хочу поговорить с мальчиком начальника тюрьмы, — требует он, его взгляд прикован к моему, и мне приходится сдержаться, чтобы не закатить глаза. Он должен видеть, что я не лажу со своим отцом, поэтому я не понимаю, почему это имеет значение. Если только он не проверяет меня.
— Мы — единое целое. Не имеет значения, с кем из нас ты говоришь. Это утверждение будет исходить от всех нас.
Обдумывая мои слова, он смотрит на нас троих, поджимая губы и заглядывая нам в глаза. Я не знаю, что он ожидает найти, но в конце концов он пожимает плечами, и мне приходится сдержать хмурый взгляд.
— Никто больше на вас не набросится. Это моя благодарность за защиту моего брата, так что я вам больше ничего не должен, вы ничего не сможете просить у меня позже, — говорит Марко, не оставляя места для споров, кивает нам и встает со скамейки, его головорезы следуют за ним, пока он направляется к двери на другом конце двора.
Я смотрю, как распахивается дверь, охранник впускает их, и не упускаю рукопожатия между ними, прежде чем дверь закрывается.
— Что, черт возьми, только что произошло? — Спрашивает Хантер, его брови хмурятся, когда его взгляд перебегает с двери, через которую ушли Марко и его группа, на нас, но я так же шокирован, как и он.
— Так мы укрепляли наше положение в этом гребанном месте, — ворчит Ксавье, и напряжение внутри меня немного спадает.
Он чертовски прав.
Потому что с тех пор никто нас и пальцем не тронул.
Воспоминания об этом месте преследуют меня последовательно, как это всегда бывает, начиная с самых ранних воспоминаний и продолжаясь вплоть до самых недавних, поэтому я всегда испытываю свежее чувство спокойствия, когда мой разум осознает тот факт, что мне больше не нужно бояться людей, как раньше. Угроза того, что кто-то придет и разбудит нас посреди ночи, меня больше не преследует. Черт возьми, даже охранники теперь у нас на жалованье. Во всяком случае, здесь мы в большей безопасности от Иланы.