— Это чтобы ты держал язык за зубами.
Он произнес эти слова не громко, но и не шепотом, хоть Гемма уже была рядом.
— Чего вы тут возитесь? А, ворота.
Она увидела купюру в моих руках и посмотрела на Флора.
В ту минуту у меня возникло непривычное ощущение. Я вдруг почувствовал себя кем-то важным, определяющим и даже весьма значительным — так, будто дальнейший ход событий зависел теперь именно от меня.
— Во всяком случае, большое спасибо, — сказал я. — Пойду пока вымою кисточку.
Остаток дня прошел как обычно. Только вечером я почувствовал, что очень устал — сильнее, чем когда-либо, и хоть я собирался немного почитать, но через несколько минут отложил книгу, включил телевизор и стал смотреть какую-то викторину.
Среди ночи я проснулся.
— А обо мне кто заплачет? — произнес я вслух и сел на кровати. Я не сразу пришел в себя. Что мне такое снилось? Я пытался припомнить, но никак не получалось. Кот дремал рядом со мной, и я, осторожно, чтобы его не потревожить, опять опустил голову на подушку и скоро уснул.
Иногда мне являлась тетушка, она без всяких церемоний вдруг возникала передо мной средь бела дня, а иногда и по ночам. И будто я до сих пор оставался ребенком, такие посещения случались именно тогда, когда — в представлении тетушки — имелся повод призвать меня к порядку, спросить: «Ну, что ты опять натворил, пострел?» Точно так же, как бывало при жизни, она и в обличии духа на всякий вопрос требовала четкого ответа, у нее был непогрешимый нюх на любые увертки, неточности, на всякую ложь, — такие номера с ней не проходили. Я к подобным явлениям уже привык, но она так давно меня не навещала, что в первый момент я немного испугался, когда она вдруг выросла передо мной в ванной комнате и вопросила:
— Что это значит, дитя мое? Зачем ты ходишь к этим людям?
— До чего же ты меня напугала, тетушка, — сказал я, вышел из-под душа и завернулся в полотенце.
— Отвечай. Только говори по-правильному. Терпеть не могу этот диалект.
Я пожал плечами.
— Сознайся, — сказала она, — все из-за этой учительницы, она вскружила тебе голову.
Я подошел к раковине, достал из ящика бритву; тетушку я в зеркале не видел, однако знал, что она еще здесь.
— Она вовсе не вскружила мне голову.
— Подумать только! Мой племянник связался с такой вульгарной особой!
Я помолчал секунду. Потом сказал:
— Ты к ней несправедлива.
— Вдобавок он ее защищать берется!
— К тому же мы с ней больше вообще не видимся, тетушка.
— Тогда пора бы тебе прекратить все эти глупости!
Она была права, мне давно следовало все прекратить. Меня уже нисколько не занимало, что Флор спит с Инес, мне казалось странным и нереальным то, что меня это раньше могло занимать. Удивительно, до чего довел меня тот внезапный, недолгий порыв… Сам я, действительно, давно уже не ездил к Инес. Две наши последние встречи — не знаю, как для нее, но для меня они были разочарованием, и продолжать это было незачем. Я потерял к ней всякий интерес даже раньше, чем увидел ее в той хижине.
Тогда отчего я не бросил работать у Флора? Зачем крался за ним к той лачуге? Не из-за Инес… Меня там что-то удерживало, и я знал или, скорее, фиксировал сознанием, что это «что-то» было сильнее всего прочего в моем теперешнем существовании. Но что это такое было, оставалось неясным. Как образ из сна, который, бывает, засядет в памяти, но понять его не удается, в сознании настойчиво всплывала картина: Флор своей заскорузлой от грязи рукой протягивает мне деньги и говорит, чтобы я держал язык за зубами, и я непроизвольно думаю: ладно, Флор. Хоть я тебя на дух не переношу, но так и быть, буду молчать.
Я с каждым днем все сильнее проникался жизнью этого чуждого мне мира — так, словно бы окрашивался в его цвета; я смутно улавливал само его естество, могучее и властное. Ощущал я и то, как это естество начинает пробираться в меня, как я сам позволяю ему в меня проникнуть, с такой простотой, будто всего-навсего отворяю дверь.
Несмотря на протесты Паркера, я на неопределенный срок приостановил свою еженедельную колонку. Паркер предлагал, чтобы я ее сократил или писал раз в две недели, только чтобы, ради бога, не отменять совсем, — именно эта рубрика, видите ли, пользуется популярностью. Но я настоял на своем решении, и после прекращения рубрики не последовало ни одного читательского письма, ни одного мэйла, ни одного звонка. Я уже практически ничего не писал. Паркер молча принял это к сведению. Я догадывался: по его мнению, я все больше удаляюсь от дел, с тем чтобы в скором времени совсем уйти и, может быть, опять начать работать для международных разделов F.A.Z.[6] или «Зюддойче», с которыми я сотрудничал, прежде чем покинуть Мюнхен и уехать в Америку. Он, видимо, полагал, будто у больших газет проблем меньше, чем у маленьких, а может, и вовсе нет проблем. Мы с ним регулярно, раза два в неделю, перезванивались. Он сообщил мне, что практикант останется и на него лягут некоторые из моих обязанностей. Пожалуй, можно было бы спросить Халлера, не возьмется ли он за ведение еженедельной колонки. Или, может быть, лучше спросить Бергера?
6
«Франкфуртская всеобщая газета» (Frankfurter Allgemeine Zeitung) — одна из наиболее читаемых немецких газет; издается с 1949 г. во Франкфурте-на-Майне.