Когда я, дождавшись своей очереди, спросил его (на чудовищном же английском), можно ли мне с ним сфотографироваться, он улыбнулся – именно и персонально мне! – и сказал:
– Sure…
Он сказал это так, как будто всю жизнь мечтал о том, чтобы сфотографироваться именно со мной. Профессия!
После репетиции
Георгий Менглет в молодости учился у Алексея Дикого – артиста, хорошо памятного старшему поколению. Однажды учитель призвал его и попросил о помощи.
– Менглет, – сказал он. – Пойдешь сейчас со мной. Скажешь жене, что мы с тобой двое суток репетировали.
По свидетельству Георгия Павловича, внешний вид учителя в этот момент мало соответствовал работе над образом и даже довольно ясно указывал на способ проведения досуга.
– Ну, как я это скажу? – попробовал слинять из сюжета Менглет. – Вы же…
– Ты артист или не артист? – возвысил голос Дикий, стараясь не очень дышать в сторону ученика. – Должен убедить!
Щека его – видимо, в процессе последней репетиции – была свежеизодрана женской рукой, но и попытка сослаться на это обстоятельство Менглету не удалась.
– Скажешь, что меня твоя собака поцарапала. У тебя же есть собака!
И Менглет, заранее покрываясь потом стыда, поплелся за любимым учителем.
Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице. Менглет встал у стеночки в двух шагах – лжесвидетелем, ожидающим вызова для дачи показаний. Дикий позвонил в дверь. Дверь открыла жена Дикого и, слова не говоря, залепила мужу оплеуху.
Мастер сценической паузы, народный артист СССР Алексей Денисович Дикий выждал несколько секунд, с достоинством повернулся к ученику и коротко распорядился:
– Менглет, свободен!
Злободневный репертуар
Борьба с волюнтаризмом спасла молодого Олега Табакова от неотвратимой творческой удачи: ему светило сыграть главную роль в фильме про юность Никиты Сергеевича Хрущева. Бродить среди кукурузных полей, щупать початки, смотреть вдаль оптимистичным обаятельным взглядом… Никита Сергеевич даже успел утвердить кандидатуру Табакова на роль самого себя – но партия уберегла молодой талант.
Вскоре после снятия Хрущева артист встретил его в Малом театре. Вокруг бывшего главы государства зияла ощутимая пустота, но Табаков мог многое себе позволить уже в середине шестидесятых – и к Никите Сергеевичу подошел. Поздоровался, спросил, как жизнь…
– Да вот, Олег, – сказал Никита Сергеевич, – пришел посмотреть, как царей с работы снимают!
В этот вечер в Малом давали «Макбета».
Фотография на счастье
А эту историю рассказывал в стародавние времена Никита Михалков – в ту пору еще не учивший народ державности, а просто снимавший хорошее кино. И, между прочим, любивший подтрунить в компаниях над официозным папой.
А история такая. В октябре 1964-го в коридоры ВГИКа какая-то сорока принесла на хвосте свежую весть о том, что Хруща снимают – вот прямо-таки в эти минуты. Студент Никита, еще ребенком представленный своему полному тезке, помнил, что у папы, обладавшего уникальной способностью запечатлеваться с начальством, на рабочем столе стоит фотография – он с Хрущевым. И студент полетел сообщить отцу горячую новость.
Он ворвался в родительский дом возбужденный: папа, ты слышал?
– Что такое? – участливо поинтересовался Сергей Владимирович. – Что с-случилось, с-сынок?
Сынок уже было открыл рот, чтобы рассказать, что случилось, но в этот момент увидел фотографию на папином рабочем столе.
На фотографии рядом с папой стоял Леонид Ильич Брежнев.
– Что ты так разв-волновался, сынок?
Получка
Про михалковский цинизм ходят легенды, и легенды почти восхищенные. Ибо Сергей Владимирович был и есть циник – принципиальный; в его исполнении это не пошловатая уступка порокам и обстоятельствам, а жизненная позиция.
Как в старом анекдоте про скорпиона и черепашку: вот такое я говно!
Многие в писательском цехе поворовывают сюжетные ходы и даже тексты; но для того, чтобы миллионными тиражами опубликовать под своим именем диснеевских «Трех поросят», надо быть Сергеем Михалковым.
Рассказывают, как однажды он пришел в «Детгиз» за очередным безразмерным гонораром. Был день получки, и к окошечку кассы тянулась очередь – гонорарники, работники издательства… К очереди этой Михалков как Герой Соцтруда подошел, разумеется, с головы и, отодвинув безымянного «детгизовца», попросил выдать причитающееся.